Чжоу улыбаться не перестал, но его лицо окаменело, превратившись в неподвижную маску.
– Очень хочешь узнать?
– Оцень хоцю, – передразнил Хромов.
Он понимал, что нужно взять себя в руки, но от клокотания крови в жилах у него перед глазами было красным-красно. Или виной тому чертова краска? Представив, как он выглядит сейчас, перепачканный, со слипшимися волосами на голове, Хромов передернулся от унижения.
Вэньминь, напомнил он себе, Анжелика, Криворук. И еще много-много других людей. Перед тобой стоит убийца, Костя.
Свободной рукой он сорвал с себя парик и отшвырнул в сторону. Потом точно так же поступил с накладными усами.
– Граната, – напомнил Чжоу.
Не спуская с него глаз, Хромов положил «РГД» на землю и выпрямился. Солнце клонилось к горизонту, и тени обоих мужчин, большого и маленького, казались одинаково длинными. В вечернем воздухе звенели комары.
– Хромов? – донеслось издалека. – Ты скоро?
Кричал Глеб Щеглов, встревоженный задержкой начальства. Надеюсь, теперь ему уже не так жарко, подумал Хромов.
– Вяжите узкоглазых, грузите их и ждите, – прокричал он в ладонь, сложенную рупором. – Сюда никому не соваться. Как понял, майор?
– Есть не соваться!
Ян Чжоу одобрительно кивнул и поманил Хромова к себе.
– Джит Кун До, – сказал он.
– Это что за хрень? – спросил Хромов.
– Путь Опережающего Кулака, – ответил Чжоу. – Школа, к которой я принадлежу. Нашим учителем был Брюс Ли.
– Но не твоим лично, сопляк! Я тебя успею трижды уложить, прежде чем ты ко мне хоть раз притронешься.
Левое веко Чжоу дернулось. Он повторил приглашающий жест.
– А вот мы сейчас проверим, – пообещал он.
Прихлопнув комара на макушке, Хромов пошел на него. Ян Чжоу двинулся ему навстречу. Высокая трава шуршала под их ногами. Они глядели в глаза друг другу. Хромов сплюнул. Китаец сделал то же самое.
Они сошлись на небольшом бугорке, сохранившемся от когда-то наваленной кучи песка. Трава здесь росла редкая и невысокая, такая, что не цепляется за лодыжки. Чжоу попрыгал, проверяя плотность почвы под ногами. Рванувшись вперед, Хромов двинул ему кулаком в грудь с такой силой, что тщедушного китайца отбросило метра на два.
– Как самочувствие, Брюс? – спросил он, приближаясь.
Его подошвы почти не отрывались от земли, левый кулак был выставлен перед подбородком, правый прижат к груди. Не успевший очухаться, Ян Чжоу схлопотал в правый висок и по печени. Было очевидно, что серьезной угрозы он собой не представляет. Драться с ним было все равно, что избивать подростка.
– Все, пошли, – буркнул Хромов, протягивая пятерню к воротнику китайца.
Отбив его руку, тот лягнул Хромова в подставленное бедро.
– Ах ты щенок!
Не то, чтобы возмутившись, но удивившись, Хромов съездил Чжоу по скуле. Того развернуло на сто восемьдесят градусов и качнуло из стороны в сторону. Хромов развернул его к себе лицом и добавил. Кровь потекла у китайца из ноздрей, украсив его физиономию чем-то вроде боевой раскраски. Но бойцом он не казался, нет. Было жалко тратить на него столько энергии и времени.
– С тебя хватит, – решил Хромов, глядя на упавшего Чжоу сверху вниз. – Пойдем к автобусу. Солдат ребенка не обидит.
Кувыркнувшись через голову, китаец очутился на ногах. На его перепачканной кровью физиономии блуждала какая-то безумная улыбка.
– Знаешь, почему я позволил тебе немного порезвиться, Хромов? – спросил он. – Потому что я люблю, когда мне делают больно. Сначала. А потом боль причиняю я. Ты любишь, когда больно?
– А, мазохист, – кивнул Хромов. – Нет, я не по этой части. Скорее, наоборот.
– Это вас и губит, европейцев. Все должно находиться в гармонии. Ночь и день, холод и жара…
– Вот только эту шарманку про инь и ян не заводи, наслышан.
– Как скажешь.
Китаец принял боевую стойку: колени полусогнуты, один носок выдвинут вперед, левая ладонь выдвинута вперед, правая стиснута в кулак и прижата к пояснице.
Хромову вдруг вспомнилось, как он поучал товарищей не быть самоуверенными, потому что недооценивать врага смертельно опасно. Сам же он сделал прямо противоположное. Сперва свалял дурака с париком, теперь продемонстрировал китайцу парочку своих коронных ударов.
На этот раз нужно сбить его с ног и отдубасить так, чтобы он не скоро очухался, решил Хромов, наступая шаркающими полушажками.
Ни его первый, ни второй удары не достигли цели. Чжоу уклонялся легко и был гибок, как молодой побег бамбука. Хромов напрасно пытался достать его левой, пытался достать правой, потом ногой, потом опять правой. Выстояв атаку, китаец издал вопль ошпаренной кошки, подпрыгнул и, повиснув в воздухе, словно на прозрачной нити, замолотил ногами, нанеся Хромову не меньше трех чувствительных ударов.
Приземлившись, он блокировал два выпада Хромова, а сам всадил костяшки пальцев точно в углубление за его ухом. Боль была ошеломляющая. Почти ослепший, Хромов увидел, как в темноте перед глазами расцветают беззвучные вспышки. Потом ему показалось, что его огрели плашмя большущей доской, но на самом деле это он сам упал на землю лицом вниз.
Когда он поднял голову, Ян Чжоу удирал во все лопатки в направлении леса.
– Стоять! – крикнул Хромов, хотя сам никак не мог преодолеть земное тяготение, ставшее во много раз сильнее прежнего.
Собравшись с силами, он поднялся и бросился в погоню, но, перепрыгивая через фундамент, зацепился ногой и снова растянулся на земле. Это его спасло. Потому что, пока он лежал, совсем рядом грохнул взрыв, и Хромов услышал, как осколки стригут воздух над его спиной и затылком.
Коварный китаец не забыл про гранату, отложенную перед рукопашным боем!
«Вот сука!» – подумал Хромов с невольным уважением. Кашляя от едкого дыма, он поднялся и не обнаружил Чжоу, скрывшегося в подлеске. Лишь Соловушкин, встревоженный взрывом, спешил издалека, крича что-то неразборчивое.
Успокаивающе помахав рукой, Хромов пошел ему навстречу. Сделав несколько шагов, он оглянулся, но решил, что искать юркого китайца в чаще бессмысленно. Это не означало, что Хромов отказался от преследования. Это означало лишь, что оно откладывалось на неопределенный срок.
* * *
Чисто вымытый, гладко выбритый и очень мрачный, Хромов валялся на кровати, глядя в потолок. На дворе стояла ночь, в комнате горел свет, из мерно двигающегося рта Хромова торчала палочка очередного леденца со вкусом ананаса. По покрывалу были разбросаны толстые журналы, которые он пролистал и бросил.
В доме было пусто и тихо. В гостиной убрали, но она все еще хранила следы взрывов, и находиться там было неприятно. Всякий раз, когда Хромов вспоминал, как его переиграли, в нем поднималось столько желчи, что конфета во рту начинала горчить.