— Что именно?
— То, что ты не соглашаешься со мной по поводу Лайона. Ты знаешь, что, вероятно, именно он убил ее. Ты знаешь, что у них наверняка были нездоровые отношения. В нормальной семье жена не станет так обращаться с мужем, а муж не станет этого терпеть. В нормальной семье дети не замыкаются в себе до такой степени, что практически исчезают. Ведь, насколько я поняла из твоих слов, никто даже не заметил, была девочка там или нет.
— Она была там. Она ехала вместе с Сиси и остальными в грузовике. Но ты права.
— В чем именно?
— В том, что я не хочу, чтобы убийцей оказался Ричард Лайон.
— Почему?
— Он мне нравится, — ответил Гамаш. — Чем-то напоминает Санни.
— Нашего пса?
— Помнишь, как он обследовал все задние дворы в округе, выискивая те, где устраивают пикники?
— Я даже помню, как однажды он забрался в 34-й автобус и заехал аж в Уэстмаунт.
— Лайон напомнил мне Санни. Очень стремится угодить, отчаянно нуждается в обществе. И я думаю, что у него доброе сердце.
— Доброе сердце можно ранить, Арман. Доброе сердце можно разбить. И это может привести к самым непредсказуемым последствиям. Будь осторожен. Прости, я понимаю, что не должна говорить тебе это. Ты знаешь свое дело лучше, чем я. Извини.
— Ничего, всегда полезно взглянуть на себя со стороны, и особенно это касается чрезмерного самолюбия. Ты не помнишь, как звали того персонажа из «Юлия Цезаря», обязанности которого заключались в том, чтобы стоять за спиной императора и шептать ему на ухо: «Не забывай, ты всего лишь человек!»?
— Так ты уже метишь в императоры? Звучит многообещающе.
— Не переусердствуй, — сказал Гамаш, промокая остатки подливки хрустящим кусочком багета. — Иначе ты полностью уничтожишь мое самолюбие. И тогда я исчезну.
— Тебе это не грозит.
Рене-Мари поцеловала его в лоб, собрала грязные тарелки и понесла их в кухню.
— Почему Сиси сидела отдельно от своей семьи? — спросила она несколько минут спустя, вытирая посуду, которую мыл Гамаш. — Тебе это не показалось странным?
— В этом деле мне все кажется странным. У меня еще никогда не было дела, в котором бы с самого начала возникало столько странностей, — ответил Гамаш, который, засучив рукава, энергично отскребал кастрюлю.
— Как могла женщина оставить своих родных на холодных трибунах, чтобы самой занять тепленькое местечко возле обогревателя? — Рене-Мари казалась искренне озадаченной.
— Я полагаю, что ответ заключается в твоем же вопросе, — рассмеялся Гамаш, передавая ей отчищенную кастрюлю. — Она сделала это именно потому, что местечко было тепленьким.
— Итак, мы имеем эгоистку-жену и мерзавца-мужа. На месте их дочери я бы тоже исчезла.
После того как посуда была вымыта, они отнесли поднос с кофе в гостиную, и Гамаш достал коробку с вещественными доказательствами по делу Элле. Ему необходимо было отвлечься от убийства Сиси, хотя бы на некоторое время. Попивая кофе и периодически делая перерыв, чтобы посмотреть на пылающий в камине огонь, он еще раз прочитал отчет и исследовал вещдоки более тщательно, чем смог это сделать утром.
Достав маленькую деревянную шкатулку, он открыл ее и начал задумчиво рассматривать странный набор букв. Конечно, следовало сделать скидку на то, что бездомные бродяги обычно не отличаются здравым смыслом, но все-таки зачем покойная вырезала именно эти буквы? С, В, L, К и М. Он перевернул шкатулку. Там тоже были буквы. В KLM.
Может быть, C просто отвалилась? Возможно, она находилась в промежутке между В и К?
Гамаш начал просматривать отчет о вскрытии. Элле задушили. В крови нашли алкоголь, а состояние органов указывало на то, что она была хронической алкоголичкой. Никаких наркотиков. Синяки на шее, естественно.
Кому и зачем понадобилось убивать нищую бродяжку?
Почти наверняка убийцей был такой же бездомный, как и она сама. Подобно представителям любой субкультуры, они общались почти исключительно между собой. Обычным прохожим не было дела до Элле. Зачем им было ее убивать?
Гамаш открыл бумажный конверт, в котором были фотографии с места преступления. Грязное лицо убитой казалось удивленным. Она сидела, неуклюже вывернув ноги, обмотанная слоями газет и тряпья. Гамаш отложил фотографию и заглянул в коробку. Все газеты лежали там. Некоторые уже пожелтели от старости, некоторые были более свежими. Они до сих пор хранили форму ног, рук и тела Элле, и казалось, что в коробке находится расчлененный призрак.
В конверте также были фотографии грязных рук Элле. Длинные, кривые, обесцвеченные ногти были чудовищны, и бог знает что там накопилось, под этими ногтями. Хотя об этом, скорее, знал не Бог, а судмедэксперт. Гамаш заглянул в отчет. Грязь. Еда. Экскременты.
На одной руке была кровь, судя по отчету, кровь самой убитой, и несколько свежих порезов, напоминающих стигматы, в центре ладони. Кто бы ни убил ее, этот человек наверняка запачкался кровью. Даже если выстирать одежду это не поможет при анализе ДНК. Наличие порезов вызывало новые вопросы.
Гамаш отметил это в своих записях и взял последнюю фотографию. На ней обнаженное тело Элле лежало на холодном цинковом столе в прозекторской. Старший инспектор некоторое время рассматривал ее, думая о том, что за долгие годы он так и не привык к виду мертвецов. И убийства до сих пор шокировали его.
Потом он взял лупу и начал внимательно рассматривать обнаженное тело. Он искал буквы. Возможно, где-то были написанные или приклеенные буквы К, L, С, В и М? Может быть, для убитой они были чем-то вроде талисмана? Некоторые сумасшедшие разрисовывали распятиями свои тела и дома, чтобы защитить себя от злых сил. Возможно, для Элле эти буквы были чем-то вроде распятия?
Через некоторое время он отложил лупу. На покрытом толстым слоем грязи теле не было никаких букв. Эта грязь накапливалась годами. Даже периодический душ в приюте миссии «Олд Бруэри» не мог ее смыть. Она въелась в тело Элле, как татуировка. Причем татуировка, которая могла о многом рассказать и была почти так же красноречива, как стихи Руфи Зардо:
Я понимаю, ты не сможешь обойтись
Без рук, куска еды и теплой шали,
Что в холода так согревает нас,
Без добрых слов, чтоб чувства не пропали.
По малости дает Господь, чтобы спастись,
Но малость вся нужна тебе сейчас.
Добрые слова. Это напомнило ему еще об одной несчастной. Кри. Подобно Элле, она отчаянно нуждалась в добром слове. Ей оно было так же жизненно необходимо, как Элле необходимы были те гроши, которые подавали ей прохожие.
Татуировка из грязи рассказывала о жизни тела Элле, но умалчивала о том, что происходило внутри, под слоями зловонного тряпья, грязи и иссушенной алкоголем кожи. Глядя на фотографию трупа, распростертого на прозекторском столе, Гамаш пытался понять, какие мысли и чувства наполняли это тело при жизни, хотя и знал, что тайны Элле, скорее всего, умерли вместе с ней. Возможно, ему удастся выяснить ее имя, возможно, он даже сумеет найти убийцу, но при этом сама Элле останется для него загадкой. На самом деле для окружающих эта женщина перестала существовать уже много лет назад.