— Именно так, — подтвердил Гамаш, потягивая пиво. — Он забрал «Ярмарку» из галереи «Артс Уильямсбург» в субботу после ужина у вас по случаю Дня Благодарения, уничтожил собственное лицо и нарисовал новое. Но он сделал ошибку, нарисовав лицо, которое никому не было знакомо. Кроме того, он воспользовался собственными красками, которые отличались от тех, которыми рисовала Джейн. Затем он вернул работу в картинную галерею. Но теперь ему надо было убить Джейн, чтобы она не заметила подмены.
— Вы, — обратилась Клара к Гамашу, — это вы натолкнули меня на эту мысль. Вы все время спрашивали меня о том, кто еще мог видеть картину. И тогда я вспомнила, что во время ужина в честь Дня Благодарения Бен поинтересовался у Джейн, не разрешит ли она ему посетить галерею, чтобы взглянуть на картину.
— Так ты думаешь, что уже в тот вечер он что-то заподозрил? — спросила Мирна.
— Нет, скорее всего, ему просто было не по себе. Должно быть, нечистая совесть сыграла с ним злую шутку. Я вспоминаю выражение его лица, когда Джейн сказала, что на картине изображено заключительное шествие и что в ней содержится некое послание. При этом она смотрела ему прямо в глаза.
— Он выглядел очень странно, когда она стала читать стихи, — вспомнила Мирна.
— Какие стихи? — заинтересованно спросил Гамаш.
— Одена. Книга лежит вон там, в стопке возле кресла, в котором ты, Клара, сейчас сидишь. Я вижу ее отсюда, — сказала Мирна. — «Собрание сочинений У. X. Одена».
Клара передала увесистый том Мирне.
— Вот оно, — провозгласила Мирна. — Джейн читала его посвящение Герману Мелвиллу:
Зло непривлекательно,
У него всегда человеческое лицо,
Оно делит с нами постель
И сидит с нами за одним столом.
Питер протянул руку за книгой и пробежал глазами начало стихотворения, ту его часть, читать которую Джейн не стала:
Когда приблизился конец, он отплыл в необычайное спокойствие, Бросил якорь в собственном доме,
Обнял жену и поселился в уютной гавани ее ладони.
Каждое утро он отправлялся в контору с таким видом, Словно ему предстояло путешествие на незнакомый остров,
Совершенство существовало: в этом и заключалось Обретенное им новое знание.
И ужас его растворился в тенях.
Питер смотрел в огонь, прислушиваясь к неясному гулу знакомых голосов. Он бережно заложил страницу и закрыл книгу.
— Подобно параноику, он выискивал скрытый смысл во всем, — произнес Гамаш. — У Бена имелись и возможность, и сноровка, необходимые для того, чтобы убить Джейн. Он жил совсем рядом со старой школой, он мог войти туда незамеченным, взять классический лук и пару стрел, заменить наконечник для стрельбы по мишеням на охотничий, потом выманить Джейн из дома и убить ее.
В голове Питера прокручивался немой кинофильм. Сейчас он опустил глаза. Он не мог заставить себя взглянуть в лицо присутствующим. Как он мог так ошибаться в своем лучшем друге?
— А как Бен заманил туда Джейн? — поинтересовался Габри.
— Просто позвонил по телефону, — объяснил Гамаш. — Джейн полностью доверяла ему. Она не стала задавать никаких вопросов, когда он предложил встретиться у оленьей тропы. Он сказал ей, что видел неподалеку браконьеров, так что будет лучше, если она оставит Люси дома. И она пошла туда без всякой задней мысли.
«Вот что получается из доверия и дружбы, верности и любви, — думал Питер. — Тебя безжалостно обманывают. Предают. Тебе наносят такую душевную рану, что ты едва можешь дышать. А иногда это убивает тебя. Или еще хуже. Это убивает людей, которых ты любишь». Бен едва не убил Клару. А он доверял Бену. Любил его. И вот что из этого вышло. Никогда больше он не допустит ничего подобного. Гамаш был прав, когда цитировал стих 36, главу 10 Евангелия от Матфея.
— А почему он убил мать? — спросила Руфь.
— Самая старая история на свете, — устало пояснил Гамаш.
— Бен был альфонсом, мужчиной-проституткой? — воскликнул Габри.
— А чему ты удивляешься? Это ведь древнейшая профессия на земле, — язвительно обронила Руфь. — Ладно, не обращай на меня внимания, можешь не отвечать.
— Жадность, — пояснил Гамаш. — Мне следовало догадаться раньше, сразу же после нашей беседы в книжном магазине, — обратился он к Мирне. — Вы описывали тип личности. Тех людей, которые ведут, говоря вашими словами, «неподвижную и застойную» жизнь. Вы помните наш разговор?
— Да, помню. Это те, кто не хочет расти и развиваться, кто стоит на месте. Это именно те, кому редко становится лучше.
— Да-да, именно это, — кивнул Гамаш. — Они ждут, когда жизнь придет к ним. Они ждут, когда кто-нибудь придет и спасет их. Или вылечит. Сами для себя они ничего сделать не в состоянии.
— Бен… — сказал Питер. Это были его едва ли не первые слова за весь день.
— Бен, — согласно наклонил голову Гамаш. — Думаю, Джейн видела это. — Он поднялся с кресла и проковылял к стене. — Вот. Взгляните на ее рисунок Бена. Вы обратили внимание, что на нем шорты? Как у маленького мальчика. И он запечатлен в камне. Застывшим. Лицом к дому своих родителей, глядя в прошлое. Сейчас, разумеется, это кажется очевидным, хотя раньше я этого не замечал.
— Но почему мы не видели этого? Ведь мы жили с ним рядом! — воскликнула Клара.
— А почему вы должны были что-либо замечать? Вы жили своей жизнью. Кроме того, в том, как Джейн изобразила Бена, есть еще кое-что. — Он умолк, давая им возможность самим догадаться, в чем дело.
— Тень, — сказал Питер.
— Правильно. Он отбрасывает длинную и темную тень. И его темнота сказывается на других.
— На мне, вы хотите сказать, — пробормотал Питер.
— Да. И на Кларе. Почти на каждом. Он был очень умным, он производил впечатление терпимого и доброго человека, тогда как на самом деле оставался темной и очень хитрой личностью.
— Но почему он убил Тиммер? — снова спросила Руфь.
— Потому что она собиралась изменить завещание. Не для того чтобы полностью лишить его наследства. Просто назначить ему пожизненное содержание, не слишком большое, чтобы заставить его заняться каким-либо делом самостоятельно. Она прекрасно понимала, в кого он превратился, знала о его лжи, о лени, о бесконечных отговорках. Но она всегда чувствовала себя виноватой. До тех пор пока не встретила вас, Мирна. Вы с Тиммер часто разговаривали о таких вещах. Я думаю, именно ваши рассуждения и заставили ее по-новому взглянуть на Бена и задуматься о его будущем. Она давно знала, что он превратился в проблему, но считала, что это пассивная проблема. Единственным человеком, которому он причинял вред своим поведением, был он сам. И еще она, конечно, учитывая ту ложь, которую он распространял о ней…
— Она знала, что говорил о ней Бен? — спросила Клара.
— Да. Бен рассказал нам об этом на допросе. Он признался, что, начиная с детских лет, распространял ложь о своей матери, чтобы вызвать к себе сочувствие. И он, похоже, не видел в этом ничего предосудительного. «Ведь это вполне могло быть правдой» — вот как он выразился по этому поводу. Например, — Гамаш повернулся к Питеру, — он говорил вам, что это мать настояла на том, чтобы отправить его в Аббатство. Но правда заключается в том, что это он умолял ее послать его в школу. Он хотел наказать ее, заставив почувствовать, что она ему не нужна. Думаю, беседы с вами, Мирна, стали настоящим поворотным пунктом в жизни Тиммер. Прежде она считала себя виновной в том, что Бен вырос таким. Она даже почти поверила ему, когда он обвинил ее в том, что она была плохой матерью. И она чувствовала себя в долгу перед ним, вот почему всю жизнь позволяла ему жить рядом.