Оливье пытался выбрать что-нибудь другое. Он сурово убеждал себя, что не стоит быть жадным и забирать лучшее из того, что было в доме Джейн. «Хотя бы на этот раз, — умолял он себя, — возьми что-нибудь символическое. Что-нибудь маленькое, просто на память о ней. Например, небольшой серебряный поднос или керамическую кружку. Только не уэльский комод с зеркалом. Только не уэльский комод с зеркалом…»
— Почему мы никогда не ставим красивую мебель в гостинице? — жалобно спросил Габри, когда они бродили по бистро, выбирая подходящее место для уэльского комода с зеркалом. Увидев Гамаша, они подошли к нему. Габри не выдержал и спросил:
— Вы подозревали нас?
Гамаш взглянул на двух мужчин — одного крупного и жизнерадостного, другого худощавого и сдержанного.
— Нет. Думаю, вам слишком много пришлось перенести из-за жестокости других, чтобы проявлять жестокость самим. Из собственного опыта я знаю, что люди, которым довелось страдать, либо стараются отплатить миру той же монетой и сами становятся жестокими, либо воспитывают в себе неизмеримую доброту. Вы не из тех, кто способен на убийство. Жаль, что не могу сказать того же обо всех остальных.
— Что вы имеете в виду? — спросил Оливье.
— Что вы имеете в виду? — эхом повторил Габри.
— Вы же не ждете от меня ответа на свой вопрос, правда? Кроме того, может случиться так, что этот человек так и не отважится на подобный поступок.
Наблюдательному Габри показалось, что Гамаш сам не верит своим словам и даже как будто опасается чего-то.
В эту минуту в бистро вошла Мирна, чтобы выпить горячего шоколада.
— У меня к вам один вопрос. — Сделав заказ, она повернулась к старшему инспектору: — Что происходит с Филиппом? Почему он так ведет себя с отцом?
Гамаш призадумался, не зная, сколько можно ей сказать. Изабелла Лакост отправила в лабораторию ту вещь, которую обнаружила прикрепленной скотчем к обратной стороне постера в комнате Бернара, и они уже получили результаты исследования. На ней повсюду были отпечатки пальцев Филиппа. Бернар Маленфан шантажировал юношу.
Но Гамаш знал, что поведение Филиппа изменилось еще до этого. Из веселого и доброго мальчика он превратился в жестокого, злобного, мрачного, глубоко несчастного подростка. Гамаш догадывался о причинах произошедшей в юноше перемены, и журнал лишь подтвердил его правоту. На самом деле Филипп не ненавидел своего отца. Нет. Филипп ненавидел самого себя, и перенес эту ненависть на отца.
— Извините, — медленно сказал Гамаш. — Я не могу ответить на ваш вопрос.
Когда старший инспектор надевал плащ, собираясь уходить, к нему подошли Оливье и Габри.
— Мы думаем, что знаем, почему Филипп ведет себя так, — сказал Габри. — Мы написали причину на бумаге. Если мы угадали, не могли бы вы просто кивнуть головой?
Гамаш развернул записку и прочел ее, затем сложил и сунул в карман. Выходя из бистро, он оглянулся на двух мужчин, которые стояли плечом к плечу, слегка касаясь друг друга. Вопреки здравому смыслу, он кивнул. И никогда не пожалел об этом.
Они смотрели, как Арман Гамаш, хромая, подошел к своей машине, сел в нее и уехал. Габри было очень грустно. Он догадывался, что происходит с Филиппом. Инцидент с навозом лишь подтвердил его догадку. Вот почему они решили предложить Филиппу отработать свой долг перед ними в бистро. Там, где они могли бы наблюдать за ним и где, что еще более важно, он мог наблюдать за ними. Чтобы увидеть и понять, что их отношения вполне нормальны и естественны.
— Ну что же, — Оливье легонько коснулся руки Габри, — по крайней мере, у тебя будет еще один помощник, если ты когда-нибудь решишься поставить на сцене «Волшебника страны Оз».
— Ага, еще один приятель Дороти — это как раз то, что сейчас необходимо нашей деревушке.
— Это тебе. — Из-за спины Клара вытащила большую фотографию, стилизованную, разделенную на цветовые слои с помощью видео и снятую с монитора ее «Макинтоша». Она просияла, когда Питер взял ее в руки, чтобы рассмотреть внимательнее. Но улыбка ее медленно угасла. Он ничего не понял. В этом не было чего-то необычного, он редко понимал ее работу. Но она так надеялась, что в этот раз все будет по-другому. Смысл ее подарка ему заключался и в самой фотографии, и в том, что она доверяла ему настолько, чтобы показать ее. Ее творчество носило глубоко личный характер, и сейчас она обнажила перед ним свою душу насколько могла. Она не рассказала Питеру о засидке для охоты на оленей, а также умолчала о некоторых других вещах, и теперь она хотела показать ему, что была неправа. Она любила его и доверяла ему.
Он молча уставился на странный, причудливый и очень необычный снимок. На нем была запечатлена коробка на сваях, похожая на дом на дереве. Внутри находился камень или яйцо, Питер не разобрал. Это совершенно в духе Клары — во всем оставлять недосказанность и непонятность. И эта штука вращалась. От вида ее у него слегка закружилась голова.
— Это домик-невидимка, — произнесла она таким тоном, словно это объясняло все. Питер не нашелся, что ей ответить. Последнюю неделю у него было такое чувство, словно ему не о чем особенно разговаривать с людьми.
Клара подумала, не следует ли рассказать ему о смысле камня внутри, о том, что он символизирует смерть. Но одновременно объект можно считать и яйцом, символизирующим жизнь. Чем же он был на самом деле? В этом и устоял скрытый смысл, восхитительное напряжение, ощущавшееся в глянцевой фотографии. До сегодняшнего утра домик на дереве пребывал в неподвижности, но все эти разговоры о застывших людях внушили Кларе мысль, что следует сделать его вращающимся, чтобы он походил на небольшую планету, со своей собственной гравитацией и собственной же реальностью. Как и в большинстве домов, в нем мирно и нераздельно уживались жизнь и смерть. И последний, финальный намек. Дом как аллегория самого себя. Автопортрет совершаемого нами выбора. И нашей мертвой зоны.
Но Питер ничего этого не понял. Даже не сделал попытки понять. Он оставил Клару стоять с ее творением в руках, которое в один прекрасный день сделает ее знаменитой, о чем они сейчас, понятное дело, даже не догадывались.
Она смотрела, как он бездумно побрел по коридору, направляясь в свою студию, и закрыл за собой дверь. Она знала, что однажды он покинет свой благополучный, безопасный и стерильный остров, чтобы вернуться на этот суматошный материк. И когда он сделает это, она будет ждать его, как всегда, раскрыв объятия.
Потом Клара прошла в гостиную, села в кресло и достала из кармана лист бумаги. Он был для священника церкви Святого Томаса. Она вычеркнула в нем первую фразу и аккуратно написала что-то под ней. Потом надела пальто, поднялась на холм к обшитой белыми клинообразными доеками церкви, отдала листок священнику и вышла на свежий роздух.
Преподобный Джеймс Моррис развернул лист бумаги и прочел то, что было написано. Это были указания относительно надписи на надгробном камне Джейн Нил. Вверху страницы было написано: «Евангелие от Матфея, глава 10, стих 36». Эта фраза была вычеркнута, а под нею написано что-то еще. Он принес Библию и отыскал в ней Евангелие от Матфея, главу 10, стих 36.