— Готовность номер один, — сообщила она.
— О'кей!
— Гостья выехала. Я буду чуть позже.
Положив трубку на стол, Лаки отправилась в ванную смывать серую краску с волос, длина которых почти не отличалась от длины прически частного детектива.
Вернувшись, она оделась точь-в-точь как женщина, которую Лаки готовила к роли подсадной утки. Только в виде исключения спрятала лицо за дорогой квадратной оправой очков. Не хотелось отдавать себя во власть непроглядной тьмы. Вдруг не вовремя упадет свет фонаря или вспыхнет автомобильная фара.
* * *
Тадеуш встретил меня радушно.
— Таня Иванова? — осведомился он, блеснув голливудской улыбкой.
Я кивнула в ответ, так что мне не пришлось даже представляться.
— Прошу вас, — указал художник рукой в глубь салона.
Я вошла. Галерея в таинственном полумраке выглядела романтично и нереально, словно я попала в какой-нибудь параллельный мир. Это ощущение усиливалось из-за отсутствия посетителей.
— Вы хотели меня видеть?
— Разумеется, — ответил Бартвелл. — Я очень рад, что Михаил передал вам мою настоятельную просьбу.
Художник почти совсем не коверкал слова, он чуть ли не в совершенстве говорил по-русски, хотя небольшой акцент все-таки чувствовался.
— В чем причина вашего беспокойства? — поинтересовалась я.
— Сейчас я все объясню, — ответил Тадеуш, ухватив меня под руку. И сразу предложил: — Давайте пройдем в кабинет, там нам с вами будет удобнее разговаривать.
Я не стала возражать и пропустила его вперед, когда Бартвелл оставил мой локоть в покое. Теперь его широкая спина маячила у меня перед носом, заслоняя собой обзор. Тем не менее краем глаза мне все равно удалось еще раз рассмотреть экспозицию.
— Нравится? — спросил Бартвелл, обернувшись.
— Еще бы, — отвечая так, я вовсе не солгала. К тому же давно убедилась, что, критикуя чье-либо творчество, можно нажить себе смертельного врага. А художники, как известно, народ особенно ранимый.
— Я рад, что вы оценили мое виртуальное баловство. Хотя… Еще Ван Гог сказал, что «настоящие художники не обращают внимания на современников — они выпендриваются перед вечностью». А я отношу себя именно к настоящим художникам.
«Кто бы в этом сомневался!» — подумала я. Внешне Тадеуш Бартвелл мне импонировал, и я с этим ничего не могла поделать, вопреки тому, что подозревала его во всех тяжких грехах. Особенно мне не нравилась его дружба с Васильевым, а как следствие — знакомство с Аскольдовым. В случайные совпадения я не верила, даже когда училась в институте, а с тех пор я поднабралась кое-какого опыта.
Тад извлек из кармана куртки ключ и открыл им дверь в кабинет Ефремова.
— Прошу! — улыбнулся он. Его большие зеленые глаза смеялись, отражая лучики света.
«И зачем он ввязался в эту историю?» — невольно задалась я вопросом.
«Из-за денег, милая, из-за денег, — ответил внутренний голос. — Вот она — сила презренного металла!»
Но я с ним не согласилась. В конце концов, Бартвелл оставался еще и страстным коллекционером, так что вряд ли именно деньги играли здесь главную роль.
— Надеюсь, сегодняшний вечер придется вам по душе, — проговорил Тадеуш, жестом приглашая меня присесть к накрытому столу.
— Что ж, — усмехнулась я. — Совместим полезное с приятным!
Бартвелл достал с полки шейкер и бросил в него пару кусочков льда из морозильной камеры.
— Eхcuse me, — произнес он по-английски. — Вовремя не успел.
С задумчивым видом Тад смешал водку с сахарным сиропом, затем добавил лимонный сок и сказал, как бы оправдываясь:
— В России я пристрастился к водке. В Нью-Йорке у меня этот рецепт с руками оторвут, — добавил он.
Потом художник разлил напиток в высокие конусообразные бокалы и бросил на дно несколько кусочков сахара с вишней. Он протянул мне бокал, я, смакуя, сделала пару маленьких глотков. Коктейль и правда получился на славу.
— Восхитительно, — оценила я. — Может быть, перейдем к делу?
— Вы всегда настолько решительны? — осведомился Тадеуш.
— Почти.
— Вы не похожи на россиянку, — заметил он.
— Это комплимент или как? — усмехнулась я.
— Разумеется, комплимент. — Бартвелл старался быть галантным, а мне этот обмен любезностями начинал понемногу надоедать.
— Обрисуйте мне ваши проблемы, — предложила я.
— Конечно, конечно, — согласился Тад. — Посмотрите сюда!
Чуть поодаль на столике под витринным стеклом стояли три статуэтки. Я предполагала, что Миша имел в виду как раз одну из них.
— Что это? — все-таки решила я уточнить, внимательно изучая глазами увиденное и стараясь запомнить каждую черточку. Одна представляла собой мраморную голову со слегка поврежденными временем чертами лица, другая — восседающего на стуле арфиста, третья, из белого мрамора, изображала урезанную фигуру человека.
— Кикладская культура, — с гордостью сообщил Бартвелл.
«Только древних греков мне и не хватало! — подумала я. — Мало было датских гербов…»
— Мне это, в общем-то, ни о чем не говорит, — призналась в своем невежестве.
— Я всегда забываю, что не все, как я… Как бы это выразиться по-русски… — он задумался секунды на две, а затем продолжил: — Помешаны на археологии. Хорошо, я попробую вам растолковать.
Бартвелл снова замолчал, наморщив лоб, а затем открыл рот и пустился в объяснения:
— Эта культура, пережившая свой мощный расцвет на Кикладских островах между 3500 и 2000 годами до н. э. Так что все эти статуэтки родом оттуда, и я заплатил за них бешеные деньги. По всей видимости, когда-то они использовались в качестве оберегов. Но мне эти фигурки дороги сами по себе, — Тадеуш замолчал, устремив мечтательный взгляд изумрудных глаз в сторону витрины. — Правда, прелесть? — осведомился он.
— Конечно, — тотчас подтвердила я, все еще не понимая, чего именно хочет от меня художник, особенно если он действительно замешан в краже варяжского щита с леопардом. По идее, Бартвелл должен был бы от меня как от огня шарахаться.
— Совсем недавно я узнал, — продолжил американец, — что кто-то покушается на арфиста, украшение моей коллекции. Я с ним и в поездках не расстаюсь. А тут пошли слухи о какой-то банде. Вот я и решил почву прозондировать, — последнее слово Тад с трудом выговорил по слогам. — И результаты меня не обрадовали…
— Кто вам сообщил эту неприятную новость? — спросила я, не особенно надеясь на откровенный ответ. Как и следовало ожидать, художник и мне отказался назвать своего информатора.
— Я не могу вам сказать, — произнес он раздраженно, — разве Ефремов не объяснил?