— Ищешь что-нибудь? — спросил он, не поднимая глаз от журнала.
— Да. Тебя.
— Хотела о чем-то спросить?
— Не совсем…
Она забралась на кровать с противоположной стороны от него и потянула на себя одеяло.
— А теперь, если хочешь, поспим…
— Я сплю один.
— Ладно. Тогда не поспим.
— Возвращайся в свою комнату, Гортензия.
— Я в своей комнате…
— Не играй словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!
— Мне хочется поцеловать тебя…
— А мне нет!
— Лжец! Мне хочется продолжить нежнейший поцелуй, как возле Гайд-парка. Помнишь? В ту ночь, когда ты бросил меня на улице…
— Гортензия, ты же знаешь, желание не появляется по указке… Если ворваться в комнату парня и велеть ему себя поцеловать…
— Ты хотел бы, чтобы я постучалась?
Он пожал плечами и вновь погрузился в чтение.
— Я знаю, ты сходишь с ума от желания, как и я… Я тоже схожу с ума от желания…
— Ах! Ты сходишь с ума? Ну повтори еще раз! Никогда не устану это слушать… Мадемуазель Гортензия вас хочет, настоятельная просьба немедленно насадить ее на свой меч!
— Ты вульгарен, мой милый!
— А ты больно властная!
— Я правда схожу с ума от желания тебя поцеловать, прижаться к тебе, целовать тебя везде, везде… Пробовать тебя на вкус, облизывать…
— С мобильником в руке? Это, наверное, не слишком удобно! — язвительно заметил он, стараясь сарказмом замаскировать зарождающееся желание.
Гортензия заметила, что держит в руке телефон, и сунула его под подушку.
— Я отказываюсь спать с мобильником! — решительно заявил Гэри.
— Но, Гэри! А если мисс Фарланд позвонит?! — возразила Гортензия, вновь схватив телефон.
— Я отказываюсь спать с мобильником… Говорю раз и навсегда!
Он вновь вернулся к журналу, отличные комиксы, даже лучше, чем Тинтин. Два героя по цене одного! А как они взаимодействуют, как классно у них получается! Конечно, они слегка старомодны, зато девчонки в те времена не так легко задирали юбку перед парнями. Умели себя держать… «Другие времена, другие нравы, — ностальгически вздохнул он. — Мне не нравятся женщины-солдаты. Мне нравятся женственные, нежные женщины, которые дают мужчине возможность верной рукой везти упряжку к цели, кладут голову ему на плечо и молча отдаются».
— А ты знаешь, что такое нежность, Гортензия?
Гортензию передернуло. Это слово она не переносила. Она почти его победила! И довольно легко! И вот он вернул ее на исходную позицию. В образ «доброй старой подружки»!
Она скользнула гладкой нежной ногой между ногами Гэри, нога-посланник словно просила прощения за такую смелость, и пробормотала: «Ладно, перехожу в отступление, слишком хочется тебя поцеловать… С ума сойти, как хочется, Гэри, и если тебе нужно, я буду стыдливой и целомудренной, и покорной, как напуганная девственница».
Он улыбнулся забавному образу и попросил развить тему. Ему хотелось посмотреть, как низко она согласится пасть.
Она замолчала, задумавшись, потом сказала себе, что слов недостаточно, и решила прибегнуть к тайнам любовного искусства, таким, что сводят мужчин с ума.
И исчезла под одеялом.
Тут его тон изменился.
Он больше не отказывался спать с ней, только ставил одно условие.
Она вынырнула на поверхность и прислушалась.
— Ты уберешь свой телефон, — сказал Гэри.
— Ты не можешь просить меня об этом! Это шантаж. Это слишком важно для меня, и ты об этом прекрасно знаешь…
— Я слишком хорошо тебя знаю, ты хочешь сказать!
Объект полемики переместился. О предстоящей ночи любви никто не спорил, речь шла лишь о присутствии мобильного телефона в постели.
— Гэри! — умоляюще проговорила Гортензия, просунув колено между его ногами.
— Я не сплю втроем! В особенности если третий — мисс Фарланд!
— Но… — возразила Гортензия, — вдруг она позвонит, а я не услышу…
— Перезвонит.
— Ни в коем случае!
— Ну тогда ты выходишь из комнаты и оставляешь меня с Квиком и Флюпке.
Вид у него был серьезный. Гортензия быстро оценила обстановку.
— Я положу его вот туда, на стул.
Гэри бросил взгляд на стул, куда он комком бросил джинсы, майку и пуловер.
— Стул — это слишком близко. Я увижу, как он блестит в темноте, и буду думать только о мисс Фарланд. Ты его выключишь.
— Нет!
— Тогда уходи!
— Я положу его на письменный стол, вон туда, подальше. Ты его не увидишь.
Она вырвала журнал из рук Гэри, бросила на пол, прильнула к его обнаженному торсу: «Ты всегда спишь голым?» — покрыла его плечи, шею, грудь, губы маленькими поцелуями и положила голову ему на грудь.
— Мобильный на стол! — провозгласил Гэри, указывая пальцем.
Гортензия скрипнула зубами, встала, положила телефон на письменный стол. Проверила, что в нем достаточно заряда, проверила, включен ли звонок, прибавила громкость. Аккуратно положила его ближе к краю, чтобы он был минимально удален от кровати, вернулась и легла.
Вытянулась рядом с Гэри, закрыла глаза, прошептала: «О! Гэри! Пожалуйста! Давай помиримся! Я так хочу тебя!»
Ее губы скользнули по его коже…
И он больше ничего не сказал.
Эта ночь любви была симфонией.
То было не соединение мужчины и женщины, но соединение мужчин и женщин всех времен и народов, со всей земли, желающих познать предел наслаждения. Словно эти двое ждали слишком долго, мысленно совокуплялись слишком часто и теперь готовы были показать друг другу все возможные и невозможные па.
Поцелуй одного призывал поцелуй другого. Наполнял рот Гэри, чтобы наполнить рот Гортензии, которая вдыхала его, смаковала, придумывала новый поцелуй, потом еще и еще, и Гэри, пораженный, обезоруженный, преисполнившийся бешеного веселья, отвечал, зажигая другой огонь другим поцелуем. Хоровод радостных эльфов увлек их, изголодавшихся друг по другу, за собой. Ошеломленная Гортензия забыла все свои уловки, все свои сети и ловушки для одурачивания мужчин и отдалась восхитительным ощущениям. Они шептались, улыбались, вжимались друг в друга, переплетались, отрывались, чтобы вдохнуть немного воздуха, и вновь тонули, забывались, опоминались, переводили дух и вновь припадали к желанным губам, пили их, смакуя, смеялись с облегчением, вонзали зубы в гладкую кожу, вскрикивали, опять кусали, откидывались назад, чтобы с вызовом глянуть друг другу в глаза и заново начать бешеную сарабанду. Они не просто целовались, они разжигали друг друга, как огонь в печи, отбрасывая друг на друга отсветы и отблески своей страсти, по очереди вступая со своей партией, гнули и клонили друг друга, размыкали объятия, чтобы сомкнуть их вновь. Только тишина и вздохи, поцелуи и пламя, огни и стоны. Каждый поцелуй был точно нота в нескончаемой пьесе, каждый поцелуй открывал дверь к новым наслаждениям.