– Заметно, мисс. Вы как подсолнух (она, конечно, сказала sunflower, солнечный цветок, однако Марина поняла смысл) туда-сюда поворачиваетесь, только чтобы взглянуть на милорда. Вроде бы вы даже это от самой себя таите, а другим заметно. У нас давно девушки говорят: не диво, мол, что Агнесс волосы на себе от злости рвала, коли милорд в замок другую привез!
– Агнесс? – с брезгливым удивлением повторила Марина. – Однако же она вроде бы… царство ей небесное! (Марина быстро перекрестилась) – вроде бы она не была милордом обижена?
– Вот видите, мисс, какая вы! – воскликнула Глэдис с таким выражением, словно своей неприметливостью Марина нанесла ей личную обиду. – Вы даже и не знаете, что, воротясь из своего путешествия, милорд к себе Агнесс ни разу не допустил. Слухи ходят, что она чуть ли не вовсе голая по замку бегала, лишь бы его прельстить, и сама, без зова, являлась к нему в комнату, а он ее выставлял прочь. Оттого она и прицепилась к Хьюго! – Глаза Глэдис мстительно блеснули. – Вот господь ее и наказал за распутство.
– Выставлял прочь?! – с трудом выговорила Марина, уставясь на Глэдис расширенными глазами. – Да нет, ты, верно, шутишь…
У нее захватило дыхание, счастье налетело подобно вихрю, закружило, лишило сил. Руки так затряслись, что она спрятала их под одеяло.
Десмонд… милый, ненаглядный ее супруг хранил ей верность! О господи, спасибо тебе. Путы глупых недоразумений оплели двух людей, алчущих друг друга, и едва не разлучили их навеки. Но теперь все! Теперь все выяснилось! Ах, бедная Агнесс… как она, должно быть, ненавидела «русскую кузину»! Теперь понятна лютая ярость, с какой она набросилась на Марину в конюшне, понятно, почему она всеми силами, даже черным ведьмовством, пыталась извести соперницу. Марина даже зажмурилась от жалости к бедной, озлобленной, отвергнутой, которую она тоже так люто ненавидела, что порой желала ей гибели. Нет, с Агнесс они квиты. Взаимная ненависть погубила одну из них и едва не обездолила другую. Десмонд не изменял ей! Теперь понятно, почему он с таким пылом набросился на нее в парке: изголодался по ней так же, как она по нему. Но теперь все! Конец несчастьям, недоразумениям, тоске!
Она была так счастлива в этот миг, что даже опасные тайны, клубившиеся вокруг Маккол-кастл, казались ей не стоящими внимания пустяками. Она сейчас же пойдет к Десмонду и скажет… скажет:
«Довольно нам мучить друг друга! Зачем еще чего-то ждать? Я больше не могу таиться. Я люблю тебя. Я твоя и готова всему миру сказать об этом – хоть сейчас. Мы можем подождать до 31 июля, чтобы объявить о своей любви, но ты должен знать, что я готова принадлежать тебе во всякий час и во всякую минуту, едва ты пожелаешь меня!»
Марина утерла глаза. Она и не замечала, что плачет, но это были слезы счастья.
– Ох, Глэдис, – всхлипнула она и засмеялась враз. – Не обращай внимания. Это ничего. Спасибо тебе за то, что ты сказала!
– Не за что благодарить меня, мисс, – решительно покачала головой Глэдис. – Не за что! Ах, если бы вы знали… если бы только знали!
Она махнула рукой и пошла к двери, но Марина выскочила из постели и преградила ей путь. Она была в одной рубашке, но камин уже разгорелся, и в комнате было очень тепло. И все-таки Марину так и трясло.
– Нет уж, погоди, не уходи! Договаривай! – грозно сверкнула она глазами, и Глэдис, брякнув поднос на столик, стиснула руки на груди.
– Зря вы допытываетесь, мисс, – шепнула она, глядя на Марину с жалостью. – Лучше вам и не знать ни о чем.
– O чем, ну?! – воскликнула Марина, опять исполнившись яростью и чувствуя, что, ежели Глэдис сызнова примется солому жевать, она ее пришибет на месте.
И, очевидно, горничная тоже почуяла неладное, потому что, устало вздохнув, сказала:
– Ну ладно, ежели так будет угодно вашей милости. Беда в том, что вы опоздали, мисс. Милорд Десмонд – он, может быть, и имел на вас виды, да все это в прошлом. Его уже другая к рукам прибрала. Да к тому и шло!
– Другая? – слабо шевельнула губами Марина. – Ты с ума, что ли, сошла?
– Не у меня, а у вас, мисс, верно, в уме помутилось, коли вы ну ровно ничего вокруг не видите! – вышла из себя Глэдис, от возмущения забыв о всяких приличиях. – Я вам еще когда говорила: леди Джессика не по себе дерево хочет срубить и на молодого лорда заглядывается? Вы меня на смех подняли, а теперь… а теперь… – Она замялась было, как бы не решаясь продолжать, но, не выдержав взгляда Марины, сунула руку в карман и вытащила листок бумаги, сложенный вчетверо. – А теперь поглядите-ка вот на это!
– Что это? – спросила Марина, глядя на листок с таким ужасом, словно он шипел и готов был ее укусить.
– Да ничего особенного, кроме как письмо леди Джессики к милорду, – буркнула Глэдис. – И, если я не спятила, это не простое письмо, а любовное!
Марина, забыв обо всем, вырвала из рук Глэдис письмо. Что бы там ни было, будь в это письмо завернута самая ядовитая змея на свете, она должна была прочесть… должна знать!
«Десмонд, после того, что случилось вчера, я больше не в силах таиться. Был миг, когда мне показалось, что злая участь Алистера настигла и тебя… и я поняла, что не переживу новой потери. Мне необходимо поговорить с тобой. Это очень важно… жизненно важно! Ты и не подозреваешь того, что я хочу тебе открыть. Сегодняшний вечер перевернет всю твою жизнь и, быть может, наконец освободит от той роковой слепоты, которая ведет тебя к гибели. Впрочем, писать очень долго. Я все скажу сама. Умоляю не искать со мной встречи днем, не мучить понапрасну, не выспрашивать, однако ровно в 10 часов вечера я буду ждать тебя в павильоне, в саду. Приходи. Джессика».
О да, этот листок был вполне невинен, но к нему прилагался другой, и, когда Марина прочла его, она не поверила глазам.
Никакой змеи там, разумеется, не было… но каждая строка, каждое слово источали смертельный яд.
Похоже было, что многолетняя сдержанность изменила Джессике. Чувства хлынули потоком и подчинили ее себе. Строчки плясали, буквы разъезжались – она явно не владела собой, когда писала:
«О Десмонд, мой Десмонд! Довольно нам мучить друг друга. Я всегда понимала тебя лучше, чем даже ты сам… поняла и теперь. И ты все понял. Да, я больше не могу таиться. Я люблю тебя и готова всему миру сказать об этом. Если ты захочешь, мы подождем приличного срока, чтобы объявить о своей любви, но ты должен знать, что я готова принадлежать тебе во всякий час, когда ты пожелаешь меня. Пусть это свершится сегодня. Я хочу сегодня стать твоей…»
* * *