Поплутать нам все-таки пришлось и к нужному дому мы добрались в начале восьмого. Когда машина остановилась перед добротными воротами, я вышла и постучала в калитку — в ответ тут же раздался лай большой собаки. «Этого мне только не хватало!» — вздохнула я и постучала снова.
— Кто это там, на ночь глядя? — донесся из глубины двора недовольный мужской голос.
— Мне к Ольге Ивановне, — крикнула я в ответ.
— Ну и на кой ляд тебе моя теща потребовалась? — спросил, подойдя к калитке, молодой мужчина.
— По делу, — кратко ответила я.
— А у нее сейчас всего и делов, что моих детей нянчить, — разглядывая меня, сказал он.
— Я с ее бывшей работы, из общежития, — объяснила я. — Мне нужно у нее кое-что узнать.
— Ну, проходи! — неприветливо пригласил он, отпирая замок. — Прямо по дорожке иди!
Я пошла и увидела рядом с крыльцом возле будки здоровенную кавказскую овчарку, которая при виде меня показала клыки и глухо зарычала.
— Спокойно, Дружок! — сказал мужчина, и я чуть не рассмеялась — более нелепой клички для этого зверя трудно было придумать.
Когда мы вошли в дом, мужчина громко позвал:
— Мать! Тут к тебе пришли!
— А, батюшки! — удивленно сказала появившаяся в дверях комнаты чистенькая, опрятная старушка. — Кто это по мою душу?
— Ольга Ивановна! Я к вам и надолго не задержу! — извиняющимся тоном сказала я.
— Да ты в комнату пройди! — пригласила она меня. — Чего же на пороге разговаривать?
— А так быстрее будет, — улыбнулась я и выдала ей ту же версию, что и Смирновым.
— Манану помню! — кивнула она. — И дочку ее тоже! И как приехали они помню! Обе такие зашуганные! Любого шороха боялись! Вещей-то у них с собой только три сумки и было! Одно слово — беженцы! Сандра-то сначала немая была! Детишки наши общежитские, бывало, позовут ее играть, а она все к Манане жмется. Вот горе-то матери! — вздохнула она. — Манана-то с дочки глаз не спускала, боялась за нее! Чуть что, тут же звала: «Сандрочка! Иди к маме! Иди, моя хорошая!» А потом ничего! Отживели обе! А там и Сандра заговорила! Они же как к нам попали! Манана сразу в горздравотдел пошла работу искать, вот ее в заводскую детскую поликлинику и направили! А уже оттуда ордер к нам в общежитие дали. Ну, собрали мы им мебель кой-какую, белье — у них же ничего с собой не было. И стали они жить. Но и потом они держались хоть и приветливо, но близко к себе никого не подпускали! А съехали-то они после того, как ее чуть не побили! Манану то есть!
— Можно поподробнее! — попросила я.
— Чего ж не рассказать? — удивилась она. — Тайны тут никакой нету! Тот день, я помню, мужик какой-то, ну, чистый уголовник с виду, еще днем пришел и Манану спрашивал…
— Русский? — спросила я.
— Русский, — подтвердила старушка. — Ну, я ему и говорю, что, мол, на работе она, а сама удивляюсь, чего ему от нее надо. Сразу же видно, что не пара они. Она-то женщина приличная, а он… — она махнула рукой. — Тут он про Сандру спрашивает, а я еще больше удивилась. А потом думаю, уж не отец ли он ее? Дочка-то не в мать пошла, хоть и грузинка по паспорту. А чего тебе, говорю, от девочки нужно? А он усмехнулся так… Нехорошо… И сказал, что поговорить с ней хочет. А девочке-то такой отец разве нужен? — спросила она меня.
— Думаю, что нет, — твердо ответила я.
— Вот и я так подумала, — согласилась она. — Десять лет об нем ни слуху ни духу не было, сидел, видать, а тут, нате вам, явился! Да разве от такого отца чего хорошего можно ждать? Зачем же девочку смущать? Жизнь ей портить? — спросила она меня и сама же ответила: — А незачем! Вот я ему и сказала, что уехала, мол, Сандрочка, что мать ее к родне отправила. Тут он как заорет: «Да ты, бабка, с ума, что ли, сошла? Я же точно знаю, что она в городе!» А я ему в ответ, что, мол, вчера и уехала. Зыркнул он на меня так зло и ушел. Слава тебе, господи, думаю! Решила я Манане, как вернется, все рассказать, да не успела. Видела в окно, как шла она к двери счастливая такая, а тут мужик этот как со стройки выскочит — и к ней! Схватил ее, трясет и орет что-то! Я и глазом моргнуть не успела, как мужики наши на улицу выскочили. Ох, и отметелили они его! — посмеиваясь, сказала старушка. — Ушли они потом, а он еще долго на снегу лежал. Я уже и беспокоиться начала, не убили ли они его часом. А потом — ничего, шевелиться стал, поднялся и пошел себе, уж не знаю куда.
— А он больше не приходил? — спросила я.
— Приходи-и-ил, — кивнула она. — Дня через два пришел и опять Манану спрашивал. А я ему в ответ, что, мол, съехала она на следующий же день. Ох, ругался он! — старушка даже головой покачала. — Еще чище наших мужиков! У тех-то хоть поймешь, чего они говорят, а этот? Слова какие-то непонятные, но видно, что неприличные. А потом почему-то мне пригрозил, сказал: «Ничего! Я эту сучку все равно достану! Мое от меня не уйдет!» — и ушел. Вот и все, дочка! Чего знала, то и рассказала!
— А Сандра с этим мужиком не похожи? — спросила я.
— Да что ты! — воскликнула она. — Сандрочка же красавица, а он? На левой брови шрам — разбили, наверное, нос, видать, сломанный — набок смотрит…
— На какой бок? — быстро спросила я.
Ольга Ивановна задумалась, посмотрела на себя в висевшее на стене зеркало и ответила:
— А направо! На его право!
— А глаза какие? Рост? Цвет волос? — перечислила я.
— Росту он повыше тебя будет, — медленно, вспоминая, сказала она. — Глаза черные, злые… Аж колючие! А волос вот не видела — в кепке он был.
— А татуировок на руках не было? — спросила я и объяснила: — Ведь вы же с чего-то решили, что он уголовник.
Ольга Ивановна опять задумалась, а потом сказала:
— А были, наверное… что-то синее мне запомнилось…
— Спасибо вам огромное, — искренне поблагодарила я ее. — Вы даже не можете себе представить, как вы мне помогли!
— Ай! — отмахнулась она, и я попросила:
— Вы не проводите меня до калитки? А то у вас там такой барбос сидит!
— Да не тронет он! — успокоила она меня, но все же пошла.
При виде ее овчарка бешено завиляла хвостом и даже — ей-богу, не шучу! — улыбнулась. То есть зубы-то она снова показала, но вот оскал был совсем не злобным, а каким-то радостным.
— Ты же мой Дружок! — старушка на ходу погладила собаку по голове, и та тут же плюхнулась на спину. — Ну, погоди! Вот гостью провожу и приласкаю! А то сидишь, бедненький, день-деньской на цепи!
Возле калитки я без малейших колебаний вложила Ольге Ивановне в руку сто долларов и тихонько сказала:
— Это только вам! Купите себе что-нибудь вкусненькое или побалуйте себя обновкой.
Разглядев, что я ей дала, старушка подняла на меня мгновенно ставшие серьезными глаза и строго спросила: