Она так и не поняла, какой магией он воспользовался, чтобы она почувствовала себя в его объятиях так хорошо. Ведь маркизу уже нельзя было назвать юной девушкой, оказавшейся на своем первом балу. Ей было около сорока, она уже десять лет вдовела. Да, она всегда обожала танцевать, и кавалеров, привлеченных ее красотой и веселостью, всегда хватало, но то, что она испытала в тот момент, ей было незнакомо. Она даже не обратила внимания на имя этого мужчины, когда он, приглашая ее на танец, представился. Он был англичанин, и глаза у него были такие же зеленые, как и ее собственные. И также блестели.
Молодой? Нет, молодым он уже не был, но он был лучше молодого! Пятидесятилетие посеребрило его виски, оттенив правильные черты лица. Немного грубоватые… Но улыбка была невероятно соблазнительной!
Они станцевали еще один вальс, обменявшись лишь парой слов, выпили в буфете по бокалу шампанского, снова танцевали – дважды! – а потом он вернул ее друзьям, извинившись за то, что похитил, и попрощался. На другой день ему нужно было рано вставать…
Когда он поцеловал ей руку, задержавшись на ней губами чуть дольше, чем требовали приличия, она почувствовала нечто похожее на боль. Исчезло ощущение единства с друзьями, которые от всей души предавались веселью. Поэтому и она ушла с бала.
Маркиза медленно поднялась по лестнице, отказалась от услуг горничной, которая, стоя на пороге спальни, предложила помочь ей раздеться, подошла к туалетному столику… Именно тогда с балкона вошел он, а его почти страдальческое лицо было олицетворением страсти.
– Простите меня, если можете, – прошептал он, – но я должен был прийти! Я так давно жду вас!
Она молча двинулась ему навстречу.
– Я тоже! – выдохнула она, и он заключил ее в объятия…
При воспоминании о той ночь Амели задрожала. Но никто так ничего и не узнал. Все могло бы повториться, потому что он пообещал вернуться, но так и не вернулся. Несколько месяцев спустя она узнала из газет, что сэр Джон Лейтон погиб в Гималаях во время экспедиции…
В тот момент она поняла, что ничего не знала о нем, только имя. Он же знал о ней почти все, потому что написал ей из Дели. В письме было всего несколько строк. Он признавался, что любит ее и, как только вернется, снова придет к ней… Дальше молчание, проходящие чередой годы…
От поднявшегося легкого ветерка старая дама поежилась, но осталась стоять на балконе, опираясь локтями на теплый камень балюстрады и рассматривая пейзаж, который она поклялась больше никогда не видеть. Именно поэтому она долго колебалась, когда План-Крепен предложила эту поездку в Лугано, чтобы попытаться помочь Альдо заново построить свою жизнь… Затем она испытала какую-то странную радость… Напротив, это было бы замечательно снова окунуться в воспоминания о той волшебной ночи!
Поэтому несколько часов назад, сходя с поезда, она чувствовала себя почти счастливой! Зачем этому глупцу Юберу понадобилось все испортить своими дурными шутками?
Она была готова немедленно уехать, но теперь думала иначе. Возможно, эта прекрасная страна, которая однажды уже спасла Альдо от отчаяния, сможет снова сотворить чудо!
Оставив окно открытым, чтобы сквозь него проникали ароматы ночи, госпожа де Соммьер легла в постель, не зажигая света, и лежала с широко открытыми глазами, пока, далеко за полночь, сон наконец не захватил ее…
Когда в восемь часов утра План-Крепен вошла в спальню госпожи де Соммьер, освободив Болеслава от подноса с завтраком, старая дама поинтересовалась, как провела ночь ее компаньонка? Ее мрачное лицо резко контрастировало с прекрасным утренним солнцем, которому открытое окно позволило затопить комнату.
– Мы хотя бы хорошо спали? – заботливо спросила Мари-Анжелин, ставя поднос с завтраком в изножье большой кровати.
– Почему «хотя бы»? Вы как будто продолжаете прерванный разговор… С самой собой, должно быть?
Не отвечая, родственница крестоносцев налила в чашку ароматный кофе, добавила сахар, взяла ломтик бриоши, который принялась яростно намазывать маслом, а затем предложила все это маркизе. Но та отказалась:
– Позднее! Когда вы мне расскажете, почему у вас такой вид! Вы плохо спали, повздорили с Юбером, с Болеславом или с ними обоими? О, думаю, я знаю! Мы в сотнях километров от церкви Святого Августина, а поблизости нет ни одного храма?
– Есть две церкви и один монастырь! Я собираюсь обойти их все, чтобы попросить Господа просветить меня…
– А чем еще Он занимается? Посмотрите на солнце! И достаточно недомолвок! Немедленно скажите мне, что вас мучает, иначе вы сейчас же соберете вещи, и мы уедем первым же поездом!
– Может быть, так будет лучше! Я сержусь на себя за то, что притащила вас сюда, хотя вам этого совершенно не хотелось! И ради чего? Дом плохо содержат два холостяка, которые не имеют ни малейшего представления об образе жизни знатной дамы! Которые считают совершенно естественным, что упомянутая дама превращается в преподавателя кулинарии для сумасшедшего поляка! В доме нет даже следа горничной, а я забылась до такой степени, что оставила даму без помощи, чтобы она сама разделась и подготовилась к ночи!
– Вы теряете рассудок, План-Крепен! Это я вам запретила помогать мне, уточнив, что хочу остаться одна. А теперь налейте-ка себе чашечку этого восхитительного кофе и выкладывайте все, что у вас на уме! – посоветовала маркиза, принимаясь за свой завтрак.
И завтракала она с отменным удовольствием! В это утро она чувствовала себя удивительно спокойной. Как будто воспоминание о лучшем романтическом эпизоде ее жизни стало для нее источником молодости, хотя она так боялась, что возвращение в Лугано пробудит в ней прежнюю боль. В возрасте маркизы каждый день приближал неизбежный конец земной жизни, и от этого, возможно, в ней жила надежда, что в этот момент дорогая тень возьмет ее за руку…
А пока у нее был Альдо, которого она любила как сына. Альдо красивее Джона, но его силуэт и особенно его обаяние напоминали ей потерянного возлюбленного. Может быть, именно поэтому госпожа де Соммьер была столь снисходительна к Полине Белмон и ее пылкой любви? Как бы повела себя она сама, если бы Джон, женатый человек, остался в живых?
– Итак? – обратилась она к План-Крепен, когда та допила свой кофе и съела тартинку. – Расскажите мне, как вы провели ночь! Судя по вашему лицу, вы не слишком много спали?
– Немного поспала… в башне!
– В компании Уишбоуна? Надо же! – улыбнулась маркиза.
– Нет, я попросила его оставить меня одну. У нас с ним совершенно разные взгляды на некоторые вещи, и мне не хотелось ни с кем делиться моими первыми впечатлениями!
И План-Крепен рассказала, что начало показалось ей многообещающим. Кто-то более чем талантливо играл на пианино Листа. В этой игре была интенсивность мелодики, которая ее увлекла. Музыку сменили два громких голоса, мужской и женский, которые ссорились. А дальше – ничего. Огни погасли, но темный силуэт – настоящий призрак в платье с треном, покрытый вуалью, ниспадающей до самых ступней – появился на террасе с тростью в руке. Женщина пересекла лунную дорожку и немного углубилась в сад, но надолго там не задержалась. Потом она вернулась, и мужская рука закрыла за ней дверь. Еще позже – примерно два часа спустя – раздался долгий стон… На втором этаже засветилось окно, и второй стон резко оборвался. Дом снова погрузился в темноту, и наблюдательница на башне, сраженная усталостью, в конце концов заснула в своем кресле и спала до тех пор, пока рассвет не разбудил ее…