— Не каждый день удается поговорить с кавалером восемнадцатого века, — парировала она.
— Чем же я не хорош? — посмеивался карлик. — Возрастом не вышел? Или внешностью?
Глядя на Агафона, Глория забывала об его уродстве и видела лишь классически совершенное лицо Нарцисса и мягкие шелковистые кудри. Если отбросить туловище, перед ней сидел образец мужской красоты. Этакий безупречный сияющий Аполлон.
— У тебя нет сабли, — обронила она.
— Всего-то? — Агафон щелкнул пальцами, и в его руке блеснул старинный клинок. — Ну как?
— Потрясающе.
Привыкшая к его фокусам, она не выразила должного восторга. Но карлик не огорчился.
— Примерно так же Калиостро, сидя в своей темнице, превратил ржавый гвоздь в трехгранный кинжал, — заявил он. — После чего перепуганные стражники заковали узника в цепи. Он провел в сыром каменном мешке Сан-Лео четыре года. Ужасные четыре года!
— А потом?
— Исчез…
— Умер? — уточнила Глория.
— Слухи о смерти Калиостро распустили его тюремщики. Им ведь надо было объяснить, почему однажды тесная камера, где держали графа, опустела. Они поспешили уверить всех, что узник скончался, и в качестве доказательства указывали на его могилу.
— Ему устроили побег?
— Можно сказать и так, — повел могучими плечами Агафон. От избыточной массы верхней части его маленького тела он казался горбатым.
— И что… Калиостро все еще жив? Или вчера со мной беседовал призрак?
— Все мы в какой-то мере призраки. Иллюзорные образы, созданные воображением высшего разума, — философски изрек карлик. — Вот я, например, считаюсь мертвым. С кем же ты, в таком случае, говоришь?
Глория не нашлась, что ответить. Ее выручил Санта, который принес и поставил на стол глубокую тарелку, полную малины.
— Угощайся, — сказала Глория Агафону.
— Спасибо, я уже наелся, пока собирал, — вежливо отказался слуга, решив, что предложение адресовано ему.
Когда великан удалился, собеседники вернулись к прерванному разговору.
— Санта тебя не видит? — осведомилась Глория.
— Если я этого не хочу, нет.
Он не стал вдаваться в подробности и переключился на Калиостро. Объяснил, что представлял собой замок Сан-Лео, куда поместили графа. Неприступная твердыня в горах Тосканы, построенная на вершине отвесной скалы. В камеру преступник мог попасть только в специальной корзине, которую стражники тянули вверх при помощи веревок и блоков.
— Официально Калиостро осудили за магию и масонство. Но вина его в том, что он слишком много знал такого, чего человеку знать не положено.
— Кто его судил?
— Инквизиция, — ответил карлик. — Его обвиняли то в сношении с бесами, то в шарлатанстве. Судьи никак не могли прийти к единому мнению: якшался ли граф с нечистой силой или мошенничал. Его приговорили к публичному сожжению. В последний момент казнь заменили пожизненным сроком. О Калиостро похлопотал некто неизвестный. Он явился в Ватикан и добился личной аудиенции у Папы. Вместо имени незнакомец попросил передать понтифику некое СЛОВО. Папа тут же согласился принять его. Они беседовали всего минуту. Не успели в переходах дворца стихнуть шаги ходатая, как его святейшество распорядился отменить смертную казнь и отправить осужденного графа в тюрьму замка Святого Льва.
— Кто же вступился за Калиостро?
Агафон развел непомерно длинными, сильными, как у обезьяны, руками и покачал головой.
— Ни до, ни после того разговора заступника осужденного мага в Ватикане не видели.
— На суде о пропаже алмазного ожерелья Калиостро вообще был оправдан, — задумчиво произнесла Глория.
— Алмазное ожерелье! — театрально воскликнул карлик. — Бесподобная вещица. Шестьсот двадцать девять камней уникальной огранки! И среди них…
— …расчлененная реликвия Великих Моголов, — вставила Глория.
— Тс-ссс! — Агафон прижал палец к красивым губам и оглянулся по сторонам. — Даже деревья имеют уши. Шутка!
Он рассмеялся, а Глория сердито нахмурилась. Карлик резко оборвал смех.
— У тебя мрачный юмор, моя царица. Расчлененная реликвия. Частный сыск дурно влияет на тебя.
У Глории в уме крутился целый сонм вопросов, которые мог прояснить Агафон. Но она успела убедиться: карлик говорит только то, что считает нужным. Остальное она должна постигнуть сама, методом проб и ошибок.
— Ты устраиваешь мне очередной экзамен?
— Тебе необходима практика, — заявил он.
— Калиостро чародей или мошенник?
— Предрассудки и фанатизм, вот главные враги человека, — заявил карлик. — Калиостро пострадал от этого больше других. Он менял имена и страны, потому что вынужден был так поступать. Его «настоящее» имя, которое звучит как Джузеппе Бальзамо, скорее сакральное, чем родовое. Преобразуй его каббалистическим методом и увидишь, что получится.
— Что же? — удивилась Глория, которая не была сильна в каббале.
— «Тот, кто был послан».
— Это оккультное имя?
Агафон важно кивнул.
— Кем бы ни был отец графа, его звали не Бальзамо, — пробормотала Глория.
— Уж если Калиостро в чем и виноват, то в своей слепоте по отношению к женщинам и тем пройдохам, которые окружали его. Он вынужден был изворачиваться и хитрить, дабы избежать нарушения данных им обетов. Он… впрочем, граф не просил меня быть его адвокатом.
— Почему он обратился именно ко мне?
— Попробуй сама ответить на этот вопрос…
Пока Анна лежала в клинике, я решил кое-что проверить. Моя предусмотрительность позволила мне попасть в арендованную квартиру без ведома жилички. Я заранее взял у хозяина два комплекта ключей, для Анны и для себя.
Теперь мне не составило труда привезти на квартиру эксперта по живописи. Он был озадачен, увидев «Шулера с бубновым тузом», и почти сразу заявил:
— Это копия полотна Жоржа де Латура, господин Крапивин. Причем довольно грубая.
— Копия? — переспросил я, хотя не сомневался в его правоте. Анна сама говорила о том же.
— Безусловно, — без колебаний подтвердил эксперт. — Сейчас я навскидку определю, как давно она сделана. Так-с… само подлинное полотно де Латура датируется семнадцатым веком, а этой работе примерно… год-два от силы.
— Сколько? — поразился я.
— Не буду утомлять вас техническими подробностями, — усмехнулся эксперт, — но можете быть уверены, что картина написана совсем недавно. Учитывая качество исполнения, она не представляет никакой ценности.