Чизман бросил взгляд на снимок мертвеца, который уже видел в здании ФБР.
— Нет, не видел, — ответил он.
— Что-то он смахивает на покойника, — заметил чернокожий. — Это труп?
— Вы не замечали никого похожего на него? — вместо ответа вновь спросил агент.
— Нет, сэр.
Чизман помотал головой.
— Есть еще один человек, которого мы разыскиваем. Белый мужчина, лет тридцати — сорока. Носит темный плащ.
«О, это уже о Диггере, — подумал Генри Чизман. — Как странно слышать о ком-то, кого ты так хорошо изучил, из уст агента, не знавшего толком о нем ничего».
— Под такое описание подойдут многие в этом районе, — сказал он.
— Вы правы, сэр. Но единственная особая примета, которая нам известна, — это то, что он носит золотой крест. И он, вероятно, вооружен. Не исключено, что любит поговорить об оружии, прихвастнуть своим.
Диггер никогда не стал бы этого делать, подумал Чизман. Но выводить агента из заблуждения в его планы не входило, и он просто сказал:
— Извините, но ничем не могу помочь.
— Извините, — эхом повторил его пропитанный виски «приятель».
— Если заметите кого-то похожего, не сочтите за труд позвонить, — сказал агент и протянул обоим свои визитные карточки.
— Непременно.
— Позвоню как пить дать.
Когда агент удалился, собутыльник спросил:
— Кого это они хотят сцапать?
— Понятия не имею.
— Здесь все время кого-то пытаются захомутать. Наркота. Пари держу, что наркота замешана… Но между прочим, я тебе рассказывал про свой грузовик? У него полетел блок цилиндров.
— Да, ты уже начал.
— Тогда слушай дальше.
Чизман поднял взгляд на сидевшего рядом с ним человека и совершенно неожиданно ощутил прилив интереса к нему, того интереса, который много лет назад и привел его в журналистику. Желание познать людей. Не сделать на них карьеру, не использовать их и не разоблачать их пороки. Но понять и объяснить самому себе природу человеческую.
Кто этот мужчина? Где он живет? О чем мечтает? Сделал ли он в жизни хоть что-то по-настоящему стоящее и смелое? Есть ли у него семья? Что он любит есть? А вдруг он втайне от всех музицирует или пишет картины?
Было ли наилучшим и самым справедливым вариантом для него продолжать эту жалкую жизнь? Или куда как более счастливым исходом стала бы немедленная смерть — прямо здесь и сейчас, — пока он не познал боли, не изведал истинной печали, которая засосет его однажды как трясина?
Но в этот момент дверь «виннебаго» откатилась в сторону, и несколько человек в спешке покинули дом на колесах. Секундой позже за ними последовала эта женщина — агент Лукас.
Они двигались почти бегом.
Чизман положил деньги на стойку бара и поднялся.
— Эй, парень, так ты будешь слушать про мой грузовик?
Но Чизман, не произнеся больше ни слова, устремился к двери, вышел наружу и направился через запустение Грейвсенда в ту сторону, куда так торопились попасть агенты.
К тому моменту, когда все члены опергруппы собрались вместе, двое людей из команды Джерри Бейкера уже обнаружили явку преступников.
Она оказалась обшарпанной двухуровневой квартирой всего в нескольких десятках метров от площадки, где сносили старый жилой дом. Кирпичной и глиняной пылью здесь было покрыто абсолютно все.
— Мы показали снимок супружеской паре, живущей через дорогу, — пояснил Бейкер. — Оказалось, что они видели его раза три или четыре за последнюю пару недель. Заметили странную манеру ходить: очень быстро и глядя только себе под ноги. Ни разу не останавливался, чтобы обменяться с кем-то хотя бы парой слов.
Теперь здание окружили более двух десятков агентов и офицеров полиции.
— Которая из квартир его? — спросила Лукас.
— Та, что внизу. Кажется, там никого. Мы проверили верхние этажи — тоже пусто.
— С домовладельцем связывались? Он знает имя? — спросил Паркер.
— Управляющая компания сообщила, что съемщик назвался Гилбертом Джонсом, — ответил агент.
Черт… Снова вымышленное имя.
— Он дал номер карточки социального страхования человека, умершего пять лет назад, — продолжал Бейкер. — Преступник подписался на услуги Интернета и расплатился дебитной картой на то же имя, но по ней ничего отследить невозможно. Ты кладешь на такую немного денег, и она действительна только до тех пор, пока сумма не потрачена. В банке он, естественно, дал этот свой адрес. Остальные данные — вымышленные.
— Ну что? Входим сразу? — спросил Бейкер потом.
Кейдж обменялся взглядами с Лукас.
— Да, действуйте.
Бейкер связался с Тоби Геллером, который внимательно следил за монитором своего компьютера. Несколько чувствительных датчиков «прощупывали» квартиру.
— Там пусто, как в вакууме, — доложил Тоби. — Инфракрасное излучение не улавливает чьего-либо присутствия. А единственные звуки — шум воды в радиаторе отопления и работа компрессора холодильника. Десять к одному, что там никого нет, но при желании тепловое излучение тела можно скрыть, и мне попадались гады, умевшие затаиться как мертвецы.
— И помните — Диггер сам мастерит для себя глушители, а значит — подкован в технических вопросах, — заметила Лукас.
Бейкер кивнул, надел бронежилет и защитный шлем, а потом подозвал к себе пятерых членов своей опергруппы.
— Входим динамично. Отключаем электричество и проникаем внутрь через входную дверь и заднее окно спальни одновременно. Разрешаю стрелять на поражение при малейшем риске ответного огня. Первым через дверь вхожу я сам. Вопросы?
Их не было. Агенты тут же распределились по своим позициям. Единственным звуком, который они при этом издавали, было чуть слышное позвякивание тяжелого снаряжения.
Паркер остался на месте, видя профиль Маргарет Лукас, которая напряженно всматривалась во входную дверь. Но внезапно она повернулась, поймала на себе его взгляд, и в ответ ее глаза обдали его ледяным холодом.
«Пусть идет ко всем чертям!» — подумал Паркер. Он все еще злился на нее за тот разнос, что она ему устроила из-за пистолета. По его мнению, в нем не было никакой необходимости.
Потом во всем доме погас свет, и раздался оглушительный грохот пробойника, с помощью которого агенты разнесли дверь в щепки. Паркер следил, как лучи фонариков, закрепленных на их автоматах, обшаривают квартиру внутри.
Каждую секунду он ожидал услышать привычные крики: «Ни с места! Всем на пол! Мы — агенты ФБР!» Но стояла почти полная тишина. Спустя некоторое время на пороге показался Джерри Бейкер, снимавший шлем.