Как понял Кеннеди, его помощник имел в виду Слейда Филипса.
Они сидели в кабинете мэра в здании городского совета. Кеннеди только что дал еще одну обидную для его самолюбия пресс-конференцию, куда явились полтора десятка репортеров, да и они, пока он выступал, не стеснялись непрерывно звонить по своим мобильникам в расчете получить более интересную информацию из других источников. И их трудно было винить в этом. Господи, он ведь действительно не мог им почти ничего сообщить! Гвоздем его речи стал высокий моральный дух некоторых жертв преступлений, которых он успел проведать в больницах.
— Он выйдет в эфир в девять, — продолжал Джеффрис. — Это будет специальный репортаж.
— О чем?
— Этого он мне не рассказал, — признал Джеффрис. — По его мнению, это было бы нарушением этики.
Кеннеди потянулся и откинулся в кресле — подделке под георгианскую мебель, купленную его предшественником. Кожа на подлокотниках уже облупилась. Подставка для ног, на которой покоились сейчас его лапищи 46-го размера, тоже была куплена по дешевке — чтобы она не качалась, под одну из ножек пришлось подложить сложенный кусок картона.
Он бросил взгляд на бронзовые часы.
Дорогой ваше превосходительство! Спасибо вам большое, что приехали и выступили перед нами сегодня. Для нас большая честь выслушать вас. Вы очень хороший человек для нас, школьников, и для студентов, и мы бы хотели обзна… отзна… то есть оз-на-меновать ваш визит этим подарком, который, как мы все надеемся, вам понравится…
Минутная стрелка переместилась на еще одно деление вперед. «Всего через час… Сколько еще людей погибнет всего через час?» — подумал он.
Зазвонил телефон. Кеннеди посмотрел на него сонным взглядом и позволил Джеффрису снять трубку.
— Алло?
Пауза. Потом:
— Конечно. Одну секунду.
И он передал трубку Кеннеди со словами:
— По-моему, тебя это заинтересует.
— Слушаю, — сказал Кеннеди.
— Я говорю с мэром?
— Совершенно верно.
— Это Лен Харди.
— Детектив Харди?
— Так точно! Нас… Кто-нибудь еще может слышать этот разговор?
— Нет. Это моя прямая линия.
Полицейский немного замялся, а потом продолжал:
— Я тут подумал… О том, что мы обсуждали раньше.
Кеннеди выпрямился в кресле, сняв ноги с подставки.
— Говори, сынок. Где ты находишься?
— На Девятой улице. В здании местного ФБР.
Он замолчал, и мэр почувствовал необходимость поторопить его.
— Продолжай.
— Я не мог просто так сидеть здесь и дальше. Необходимо было что-то предпринять. Я считаю, она совершает большую ошибку.
— Лукас?
— Да. Они сумели установить, где он нанесет следующий удар сегодня вечером. Я имею в виду Диггера, того стрелка.
— Им это удалось? — Мощная рука Кеннеди сильнее сжала трубку. Жестом он показал Джеффрису, что ему нужна бумага и ручка. — И где же?
— В отеле «Ритц-Карлтон».
— В котором?
— Они не до конца уверены, но, вероятно, в том, что в Пентагон-Сити… Но, господин мэр, она никого не эвакуирует.
— Она — что? — резко переспросил Кеннеди.
— Лукас не эвакуирует из отеля людей. Она хочет…
— Минуточку, — прервал его мэр. — Они знают, где бандит устроит стрельбу, но она никому не сообщает об этом?
— В том-то и дело! Она собирается использовать гостей как наживку. Прошу прощения, но как еще это можно назвать? Поэтому я вспомнил о ваших словах и решил позвонить.
— Вы поступили абсолютно верно, офицер.
— Надеюсь, что так, сэр. Очень надеюсь на это. Простите, не могу продолжать разговор. Но я должен был вам сообщить об этом.
— Спасибо. — Джерри Кеннеди положил трубку и поднялся на ноги.
— Что там? — спросил Джеффрис.
— Нам теперь известно, где будет следующее нападение. В отеле «Ритц». Звони Реджи, пусть немедленно подаст мне машину. И обеспечит полицейский эскорт.
Когда он уже направился к двери, Джеффрис вдогонку спросил:
— А не прихватить ли нам с собой телевизионную группу?
Кеннеди бросил на помощника взгляд, в котором безошибочно читалось: «Разумеется, нам нужна телегруппа».
Они несколько неловко стоят рядом друг с другом в комнате мотеля Диггера. Руки у обоих сложены на груди.
Они оба смотрят телевизор.
Смешно.
Изображение на экране кажется Диггеру знакомым.
Показывают театр. Место, где он должен был крутиться, как в лесу в Коннектикуте, посылая пули в миллион листьев. Театр, где он хотел крутиться, обязан был крутиться, но не смог.
В этом театре… Клик… В этом театре жуткий человек с огромной челюстью и в высокой шляпе хотел убить его. Нет… Не так. Это не он, а полицейские хотели его убить.
Он смотрит на мальчика, который таращится в телевизор. А потом мальчик говорит:
— Вот дерьмо!
Без всякой причины, как ему кажется.
Памела ругалась так же.
Диггер проверяет автоответчик и слышит голос автоматической женщины, которая говорит: «У вас нет новых сообщений».
Он вешает трубку.
У Диггера остается совсем немного времени. Он смотрит на свои часы. Мальчик смотрит на них тоже.
Он худенький, совсем хрупкий с виду. Кожа под его правым глазом кажется еще чернее, чем вся его остальная темная кожа, и Диггер понимает, что мужчина, которого он убил, сильно ударил паренька. И, как ему кажется, он доволен, что убил того мужчину. Хотя смысл слова «доволен» ему не совсем ясен.
Диггеру интересно было бы знать, что подумал бы об этом мальчике человек, который обо всем ему говорит. Ведь человек велел ему убивать любого, кто посмотрит на его лицо. А мальчишка как раз смотрел уже много раз. Но ему кажется… Щелк… Кажется, что… Клик… Что неправильно было бы убить его.
С чего же мне кажется, что каждый день
Я только сильнее влюбляюсь?
Диггер входит в маленькую кухоньку и открывает консервную банку с супом. Наливает суп в миску. Потом вспоминает тощие ручонки мальчика и наливает еще. Это лапша. Почти ничего, кроме лапши. Он разогревает суп в микроволновке шестьдесят секунд. Ровно столько, сколько сказано в инструкции, чтобы суп получился «в меру горячим». Ставит миску перед мальчиком и дает ему ложку.
Тот отхлебывает один раз, отхлебывает другой. А потом перестает есть. Он смотрит на экран телевизора. Его маленькая головка удлиненной формы, как пуля, начинает клониться вниз, глаза смыкаются, и до Диггера доходит, что мальчишка, должно быть, очень устал. Ведь то же самое происходит с головой и глазами самого Диггера, когда он устает.