— Ничего страшного. Машина не новая.
— Спасибо, хоть часы нормальные, не солнечные.
Кики хотела обогнать кургузый грузовичок, потом передумала.
— Правильно сделала, что не обогнала. Это грузовик похоронной компании.
— Верите в приметы?
— Бережного бог бережет.
Мы петляли по извилистым пригородным дорогам, минут пять ждали у светофора и наконец оказались перед комплексом из пяти зданий.
Офис Типографа размещался в современном трехэтажном здании, специально построенном под конторы. По широкой лестнице поднялись на второй этаж. Кики шла впереди как человек, хорошо знающий дорогу:
— Здесь.
И уверенно открыла обитую искусственной кожей дверь.
Мужчина лет сорока пяти, в просторной цветной рубашке и джинсах, сидел за письменным столом и перебирал бумаги. Это и был Типограф, по паспорту Василий Георгиевич Топалов или, как он представлялся здесь, Базиль Топалофф. Увидав нас, он встал, поднял обе руки:
— Милости прошу. Милости прошу.
За три года, которые я его не видел, Топалов не изменился: то же загорелое лицо, та же привычка поднимать сразу обе руки, тот же легкий акцент, выдающий русского, не жившего в России, и тот же пробор в центре, как у лакеев из фильмов про прошлый век.
Родился он в Лондоне. Отец, бывший царский офицер, начал работать на советскую разведку еще в тридцатые годы. После войны ушел связник и отца перебросили сначала в другой город, потом решили вообще убрать подальше. Выбрали Францию.
Помогать отцу Базиль начал с детства, и, когда в середине пятидесятых отец умер, ему предложили продолжить дело, он согласился. Советской разведке Топалов пришелся ко двору. После десяти с лишним лет «поезжай туда, привези это» Москва перевела его на более спокойное место: снабдили документами, помогли купить на паях небольшую типографию. С детства он увлекался рисованием, в Онфлере стал завсегдатаем художественных салонов и, кроме всего прочего, посредником по продаже картин.
— Вас подождать? — спросила Кики.
— Погуляй на улице. Я скоро. Ты не торопишься?
Кики не торопилась и исчезла за дверью.
— Не желаете кофе? — Типограф был любезен и всем видом показывал, что спокоен и рад гостю.
— Пожалуй.
— Взгляните пока на мои произведения, — он показал на овальный стол в центре комнаты, где лежали пачки с визитными карточками.
Нет, он, пожалуй, изменился: похудел, черты лица стали грубее, взгляд какой-то нервный, глаза красные. Пьет, что ли?
Хозяин тем временем колдовал над кофеваркой. Начать деловую часть надо с пустяка, лучше всего со стандартного «есть ли к Центру вопросы».
— У вас есть к Центру вопросы?
— Есть.
Я насторожился.
— Я хочу свернуть дело. И уехать.
Ничего себе начало! Представляю, как возрадуются мои начальники!
— Куда?
— Куда-нибудь подальше. У меня есть южноафриканский паспорт.
Такой оборот был неожиданным и, хотя сам факт меня особо не волновал — пусть болит голова у начальства, я прокручивал, как это отразится на моем задании.
Я подошел к окну, посмотрел во двор.
— Тихо у вас здесь.
— Да, спокойно. Ну так как?
— Я проинформирую центр. Однако вы понимаете, что это ваше желание не освобождает вас от обязанности выполнять распоряжения центра.
— Да, да, конечно, — засуетился он. — У вас ко мне дело? Или так, проездом? Я всегда готов.
Трясутся руки, нервничает.
— Есть дело.
Он замер с кофейником в руках, всем видом показывая, что весь — внимание.
— Здесь можно говорить?
— Да, да, — заюлил он. — Но, если хотите, выйдем на улицу.
— Не надо. Дело не ахти какое секретное. Мне нужно срочно встретиться с кем-нибудь из марксистов-нонконформистов.
Он среагировал сразу:
— Увы, помочь не могу.
— Я не прошу украсть «Джоконду». Я прошу найти людей, которых вы знаете.
— Украсть «Джоконду» было бы проще. И безопаснее.
— Как раньше вы с ними связывались?
— Я никогда с ними не имел дела.
— Но вы знаете об их существовании?
— Я о них слышал.
— О ком конкретно?
— Только о Вальтере.
— Он такой умный?
— Он бандит.
— У вас хорошая компания. О ком еще?
— Он не входит в мою компанию.
— О ком еще?
— Всё. Больше никого не знаю.
— А если я вам не поверил?
— Вы как-то мне сказали, что, если я попытаюсь вас обмануть, мне не будет смысла ходить к гадалке по поводу даты моей смерти.
«А он еще комедию ломает!» — разозлился я.
— Послушайте. Вы знаете Вальтера, а я нет. Но хочу узнать. И хочу не по собственной воле. Я догадываюсь, что это не тот человек, с которым приятно проводить время. Но у меня задание. Которое мы с вами… мы с вами должны выполнить.
— Да уж, проводить с ним время… Это мало приятно, — Топалов вертел в руках чашку, потом принялся расставлять чашки на подносе.
«Ну ладно, — решил я. — Посмотрим, как ты держишь удары ниже пояса».
— Хорошо. Вернемся к вашей просьбе. Вам придется перед поездкой «куда-нибудь подальше» заглянуть в Москву.
Удар пришелся в самую цель: меньше всего на свете агенты любят поездки в Москву.
Испугался он не на шутку:
— Но я…
— Погода в Москве сейчас отличная. Отдохнете. — Я постарался, чтобы это «отдохнете» выглядело как можно более зловещим.
— Я привык выполнять задания, но это…
— Это вы объясните в Москве.
— Но с точки зрения безопасности…
— Ничего страшного. Это раньше не любили приглашать, боялись засветить. А теперь нас так все любят, что, если ни разу у нас не был, уже подозрительно, не шпион ли. Значит, в Южную Африку собираетесь?
— Нет. Туда с южноафриканским паспортом не сунешься. Куда-нибудь в Латинскую Америку.
— Южная Америка — это хорошо! — я мечтательно вздохнул. — На всякий случай лет десять в Европу не стоит показываться.
— Что я здесь потерял!
— Соскучитесь. Ностальгия.
— Ностальгия — болезнь людей, у которых много свободного времени.