— Расскажу при следующей встрече.
— Как я узнаю Лиду?
— Да ее нельзя не узнать. Если вы увидите девицу и не поймете, где у нее перед, где зад, так это она. Поэтому ориентируйтесь на туфли. Где носки — там должно быть лицо. Лицо… Ничего значительного. Если бы я ее рисовала, я бы просто сделала кружок и заштриховала его полосками. Собственно говоря, у нее нет лица. Но то, что должно им быть — далеко от ног, очень далеко.
— Она высокая?
— Как столб. И не пытайтесь найти, где у нее груди. Грудей у нее нет.
— Да мне-то вообще… — начал я объяснять.
Кики меня прервала:
— Но осторожно! Она умная. И опасная. Не удивлюсь, если узнаю, что она в туалет ходит с гранатой.
— Кики. Как твое полное имя? Клодина?
— Нет. Анжелика.
— О! Mon amour c’est toi. Jour apres jour et pour toujours, Angelique, — пропел я куплет песенки Видаля. (Ты — моя любовь. День за днем и навсегда, Анжелика)
— Браво! — похвалила меня Кики. — Теперь вы понимаете, почему меня зовут Кики.
Я не понял, почему это так, но решил не спрашивать. Девчонка мне нравилась. Кроме того, очень удобно по крайней мере несколько первых дней пользоваться ее машиной. На такси быстро примелькаешься.
— Я с тобой хочу расплатиться.
— Давайте так. Сначала я буду говорить, что никаких денег мне не надо, что мне и так было приятно в вашем обществе и вообще деньги меня обидят. Вы будете меня уговаривать. Потом вы меня убедите, и я возьму сто франков.
— А если мы поступим иначе? Отбросим всю первую часть. И я тебе дам пятьсот франков.
— Когда девушка берет такие деньги — а девушки в моем положении чаще всего берут такие деньги — они хотят знать, за что им платят.
— За работу таксистом. И сегодня, и завтра.
— Ясно. Куда сегодня подать машину? Вот телефоны, по которым меня можно найти.
Она вытащила из бардачка бумагу, написала два номера и протянула мне.
— Мы приехали. Поднимитесь на второй этаж, а там у кого-нибудь спросите.
Я поцеловал ее в щеку и вышел из машины.
— Постойте, — окликнула она. — Если около нее будет Вальтер, то вспомните олимпийскую чемпионку Бруно Мари-Роз. С места стометровку с препятствиями и в любом направлении.
— Как я его узнаю?
— Рожа как у Нерона на картине Веласкеса. И ходит как баба, у которой того гляди оторвется последний крючок на бюстгальтере.
Широкая мраморная лестница привела меня на третий этаж. Спросить, где аптека, было не у кого. Наконец появилась старуха в короткой серой юбке. Она сначала удивилась: никакой аптеки в госпитале нет. Потом, подумав, спросила, не нужно ли мне то отделение, где выдают лекарства. Я подтвердил. Она указала на дверь в конце коридора. Я прошел коридор, открыл дверь и попал в зал, где за стеклянной стеной увидел женщину в белом, разговаривающую с другой дамой в длинном, почти до полу, лиловом платье.
Потом женщина в белом ушла, дама в лиловом платье села на стул и стала ждать. Через пару минут первая вернулась и дала ожидающей пакет. Через стеклянную дверь я наблюдал за обеими. Ну, конечно, дива в лиловом и есть Лида. Я дождался, пока она, угловато кивнув головой, повернулась и быстро засеменила вдоль коридора. Я ринулся следом. Когда я выскочил в коридор, длинное платье мелькало уже метрах в десяти.
Лида почти бежала, безошибочно ориентируясь в больничном лабиринте. Вдруг она толкнула незаметную с первого взгляда дверь и нырнула внутрь. Я убыстрил шаг, проскочил через ту же дверь и оказался в темном узком проходе. Впереди открылась еще одна дверь, стало светло, я понял — дальше улица. Через минуту я уже шел за Лидой по безлюдному, усаженному высокими деревьями переулку где-то позади госпиталя. Догнав ее, резко схватил ее за плечо. Она остановилась не вздрогнув.
— Как тебя зовут?
— Меня? А вам зачем?
Теперь я увидел, что она еще совсем молодая. Бесформенное платье мешком болталось на тощем теле. Лицо было настолько блеклым и невзрачным, что я сразу вспомнил Кики: круг, заштрихованный полосками.
— Либо ты скажешь свое имя, либо мне придется отвести тебя в полицию…
— Меня зовут Лида.
— Не пытайся бежать, а то мне придется сбить тебя с ног.
— А я и не бегу.
— Быстро отдавай порошки!
— Какие?
— Не притворяйся. Ты только что получила порошки.
— Я ничего не получила, — ее длинные руки тряслись, она ничего не могла с ними поделать: то прятала за спину, то подносила к щекам.
Я поднял руку. Девушка сжалась, запищала:
— Не надо.
— Послушай, девочка, или ты сейчас отдашь порошки, или…
Лида вытащила из кармана пакет и жалобно запищала:
— Но это для больного мужа.
— Врешь.
— Я боюсь, когда меня бьют, но вы можете меня бить, все равно не скажу, кто мне их дал, — причитала она, растирая лоб ладошками. Я удивился: при таких длинных руках у нее оказались совсем маленькие ладошки.
— Не хочешь, не говори. Я знаю, кто тебе дал порошки. Мне интересно, почему ты привезла наркоту из Африки, а сама через день начала искать порошки.
Девушка по-прежнему тряслась.
— Хочешь кофе?
— Хочу, — по-детски серьезно ответила она.
— Идем в кафе.
Она удивилась:
— Вы мне оплатите кофе?
Я в первый раз обратил внимание на ее широко расставленные, голубые глаза. Она удивленно посмотрела на меня и быстро отвела взгляд. «А глаза у нее красивые», — подумал я.
Я взял ее за руку, потянул за собой, ладошка была мягкой и влажной от пота. Она шла, не сопротивляясь, семеня тонкими ногами. Через несколько минут мы уже сидели в крошечном, на три столика, перекусочном заведении.
— Обоим кофе и девушке сандвич.
Хозяйка, краснощекая толстуха в синем фартуке, кивнула.
— Так зачем тебе порошки? Вы что, из Африки ничего не привезли?
— Привезли. Да вот таможня… Мы сразу поняли. И не стали брать багаж.
Хозяйка принесла кофе и сандвич. Лида чинно взяла сандвич с тарелки и принялась перемалывать его со скоростью кофемолки.
— И ты теперь без зелья?
Лида продолжала заниматься сандвичем. Потом, когда с ним было покончено, уставилась на меня:
— Я хотела попросить вас купить мне еще сандвич, а теперь не буду.
— Почему?
— А потому, что вы меня отведете в полицию, а там сначала изобьют, а потом накормят.