Очень скоро Дарлетт поставила перед ним огромную миску салата и провозгласила:
— Вперед!
— Куда? — спросил Бернард, думая, что, быть может, он должен взять спагетти сам, но это, похоже, оказалось фигурой речи, и просто нужно было сначала съесть салат, а потом ему принесут спагетти. Он покорно пережевывал груду хрустких и ярких, но довольно безвкусных сырых овощей, пока от усилия у него не заболели челюсти. Но прибывшая паста оказалась аппетитной, а порция щедрой. Бернард ел с жадностью и заказал еще один стакан калифорнийского зинфанделя [29] .
Вино ли заставило немного притупиться чувство вины и страха, которое одолевало его в течение всего дня, с момента наезда? Возможно. Но еще странным и неожиданным образом облегчение принес разговор по телефону с Иоландой Миллер. Будто он исповедался и получил отпущение грехов. Возможно, консультанты вроде Иоланды станут священниками светского общества будущего. Возможно, они уже таковыми являются. Бернард лениво подумал, в какой, интересно, среде она занималась своей деятельностью. Иоланда Миллер. Имя-оксюморон [30] , соединившее в себе экзотическое и банальное. Он обнаружил, что живо ее себе представляет: она стоит почти по струнке в своем свободном красном платье — смуглые руки опущены, черные блестящие волосы падают на плечи — и задумчиво хмурится вслед отъезжающей «скорой».
Бернард расплатился по счету и зашагал по Калакауа-авеню. Вечер был теплым и влажным, улица полна народа. Толпа ничем не отличалась от той, что накануне вечером он видел из окна машины Софи Кнопфльмахер (неужели он находится в Вайкики всего только сутки? А кажется — целую вечность): расслабленные туристы неторопливо прогуливались, разглядывали витрины, лизали мороженое, потягивали через соломинку напитки; большинство окружающих было одето легко и небрежно — в рубашки с ярким узором и футболки с рисунком из букв. У многих на животах топорщились нейлоновые сумки-пояса на молнии, отчего люди приобретали некое сходство с сумчатыми животными. Из торговых центров и ярко освещенного универсального магазина, который назывался «Международный базар» и ломился от дешевых украшений и сомнительных изделий народных промыслов, лились популярные мелодии. Доносившаяся из «Базара» песня на сладкозвучный напев не тянула, но слова
Иногда тысячи инструментов
Зазвучат у меня в ушах —
казались вполне подходящими для вездесущего жалобного воя гавайских гитар.
Бернард немного постоял у входа на территорию огромного отеля, откуда на улицу выплескивалась грохочущая музыка, сопровождаемая буханьем ударных. За воротами, на открытой площадке у овального бассейна стояли столы и стулья, освещенные разноцветными огнями. Все это напоминало открытые кафе на картинах импрессионистов и было обращено к эстраде, на которой в сопровождении оркестра из трех музыкантов выступали две танцовщицы. За одним из столиков кто-то энергично махал, кажется, ему. Бернард узнал девушку в розово-голубом спортивном костюме, хотя этим вечером она, как и ее подружка, была облачена в модное хлопчатобумажное платье.
— Здравствуйте, присаживайтесь, выпейте что-нибудь, — сказала она, когда Бернард нерешительно приблизился к их столику. — Помните нас? Я — Сью, а это — Ди. — Ди отмстила его появление слабой улыбкой и легким наклоном головы.
— Разве что чашечку кофе, — решился он. — Спасибо.
— Мы, кажется, не знаем, как вас зовут, — заметила Сью.
— Бернард. Бернард Уолш. Вы живете в этом отеле?
— Боже мой, нет, конечно, для нас это слишком дорого. Но если заказываешь выпить, посидеть здесь можно. Мы уже прикончили по два таких, — хихикнула она, указывая на высокий стакан перед собой: там в розовой шипучке плавали кусочки тропических фруктов и торчали две соломинки и миниатюрный пластмассовый зонтик. — Называется «Восход солнца на Гавайях». Вкусно, правда, Ди?
— Ничего, — отозвалась Ди, не отрывая взгляда от сцены. Две грудастые блондинки в лифчиках и юбочках, по виду из голубых пластиковых ленточек, двигались по кругу под гавайскую, но напоминавшую рок музыку. Их застывшие, словно эмалевые улыбки сияли, как лучи прожекторов.
— Хула, — сказала Сью.
— Что-то не очень похоже на настоящую, — усомнился Бернард.
— Полная лажа, — припечатала Ди. — В лондонском «Палладиуме» [31] я видела куда более настоящую хулу.
— Подожди, — перебила Сью, — подожди, мы еще съездим в Центр полинезийской культуры. Разве вы не знаете? — обратилась она к Бернарду, когда на его лице отразилось любопытство. — В вашем «Тревелкомплекте» есть на это ваучер. Полинезийское искусство и ремесла, катание на каноэ, народные танцы. Что-то вроде Диснейленда. Ну, это не совсем, конечно, Диснейленд, — поправилась она, словно смутно сознавая, что данное сравнение не очень ассоциируется с этнической достоверностью. — Это что-то вроде парка на другом конце острова. Везут на автобусе. Вам надо взять вашего папу, ему понравится. Мы думаем поехать в понедельник, а, Ди?
— Боюсь, мой отец какое-то время никуда не сможет ездить, — сказал Бернард и вновь поведал свою историю. Он уже начинал ощущать себя Старым Мореходом [32] . Сью издавала тихие сочувственные возгласы, сопереживая боли и тревоге, по мере того как он рассказывал о происшествии и его последствиях: она резко втянула воздух в момент столкновения, сморщилась, когда Бернард попытался перевернуть лежавшего на тротуаре отца, и с облегчением вздохнула, когда прибыла «скорая». Даже Ди не пыталась скрыть интереса к рассказу.
— На отдыхе все время случаются такие вещи, — мрачно подтвердила она. — Со мной всегда что-нибудь происходит — то подверну ногу, то подхвачу острый фарингит, то зуб обломится.
— Да нет же, Ди, — возразила Сью. — Не всегда.
— Ну, если не со мной, то с тобой, — сказала Ди. — Возьми прошлый год.
Сью с печальной улыбкой признала правоту ответного выпада.
— В прошлом году я подцепила какую-то глазную инфекцию, плавая в море в Римини. Из-за этого я все время плакала, да, Ди? Ди считала, что это отпугивало мужчин: каждый вечер я сидела в баре гостиницы, и по щекам у меня текли слезы. — Она хмыкнула, предаваясь воспоминаниям.
— Я возвращаюсь в гостиницу, — вдруг сказала Ди, вставая.
— Ну Ди, еще рано! — вскричала Сью. — Ты даже не допила свой «Восход солнца». Я тоже.
— Тебе необязательно идти.
Бернард поднялся.