Правда, не прозвучало необходимого (если судить по романам) скрежета надзирательского ключа в замке. Но, с другой стороны, наверное, бывают в камерах и автоматические двери, верно?
* * *
— Что вы так удивились? — спросил Алекс Вернер, ухмыляясь. — Неужели не ожидали увидеть меня? Я же говорил, что непременно появлюсь в «Rosige rose» в первый же день, когда вы выйдете на службу. Только не говорите, что вы об этом забыли.
— Забыла, ну и что? — буркнула Лиза, делая движение проскользнуть мимо него и войти наконец в ресторан. Но Вернер схватился обеими руками за перила и перегородил перед ней лестницу.
— Куда же вы спешите, милая фрейлейн? Как это говорят в России… Работа не волк, поэтому в лес не уйдет?
— Не убежит, — поправила Лиза, снова раздражаясь оттого, что Вернер так хорошо знает русский язык.
— Не убежит, пусть будет так, — покладисто согласился он. — Но объясните мне, почему слово «работа» — женского рода, заметьте, — сравнивается с волком, который есть существо рода мужского, а не с волковицей? Было бы гораздо более логично, вы так не полагаете?
— Нет, не полагаю, — невольно усмехнулась Лиза. — Хотя бы потому, что слова «волковица» в русском языке нет. Есть слово «волчица». А волк — не существо, а существительное мужского рода.
— Правку насчет волчицы принимаю, — кивнул Алекс. — Но почему же волк — не существо? А кто же он, по-вашему? Ставлю вам «плохо» по русскому языку!
И он захохотал, чрезвычайно собой довольный.
«Да чтоб ты провалился!» — привычно подумала Лиза. Черт его знает, почему он до такой степени ее бесит, этот фашист, ведь на самом деле он существо (вот именно!) довольно безвредное, а местами даже полезное. Во всяком случае, выказывал себя таковым.
«Да потому и бесит, что фашист, — тут же ответила она себе. — Потому и бесит! Было бы странно, если бы не бесил».
— Кстати, фрейлейн Лиза, я все хотел спросить вас, почему вы всюду таскаете с собой этот громоздкий и неудобный саквояж? — неожиданно спросил Вернер. — Сейчас во всей Европе в моде женские сумки через плечо, на манер противогазных, почтовых или полевых. Из чего их только не шьют: не только из кожи, которую теперь не достать, но и из старых пальто, парусины и других самых неожиданных материалов. Во Франции вы уже не увидите никаких ридикюльчиков: женщины оставляют руки свободными, чтобы ездить на велосипеде, которые там весьма популярны. Француженки очень практичны, вот и породили новую моду. Помяните мое слово, сумки через плечо приживутся и всегда будут популярны у деловых женщин. Даже когда окончится война!
— Вы в своем репертуаре, — насмешливо ответила Лиза. — Как всегда, знаете тысячу вещей, о которых ни один мужчина и задумываться не станет. То рассказывали мне о чулках и педикюре, теперь вот о сумках…
— Помнится, мы еще говорили о белье, — заметил Вернер, сопроводив свои слова весьма игривым взглядом. — Эту тему я вообще готов обсуждать хоть целый час. Объясняю, почему: интерес у меня профессиональный. Мой отец — самый крупный в Германии производитель трикотажа, в том числе и шелкового, бельевого, и его иногда называют трикотажным королем.
— Фу ты ну ты… — изумленно протянула Лиза. — А вы, значит, трикотажный принц?
— Вот именно, — абсолютно серьезно кивнул Алекс. — Разумеется, теперь, во времена войны, все иначе. Ах, как бы я хотел, чтобы вернулись прежние времена и наши фабрики вновь начали производить дамское белье, чтобы все девушки, в том числе русские, могли носить трусики и лифчики, сшитые не из каких-то ситцевых тряпок или из обрезков парашютов сбитых летчиков (честное слово, привожу, так сказать, исторический факт; я не вру, сам видел нечто подобное, даже купил такое изделие за немалые деньги и когда-нибудь устрою музей белья, выставлю там его как экспонат), а настоящий шелковый трикотаж! Желательно натуральный. Я недолюбливаю вискозу. Говорят, за ней большое будущее, но пока от нее одни только хлопоты.
— В каком же смысле? — живо поинтересовалась Лиза. Не потому, конечно, что ей было так уж интересно, а чтобы заговорить Алексу зубы и отвлечь его внимание от саквояжа.
Ну ведь все замечает этот глазастый фашист! Само собой, саквояж был громоздким и неудобным, вдобавок обшарпанным, совершенно не шел к Лизиному новому платью в изысканную меленькую бело-зеленую клеточку и к новым белым туфлям (все из запасов фрау Эммы, разумеется!). Но через пару-тройку дней Лиза в этом самом саквояже принесет в «Розовую розу» кислотную мину, и ей хотелось приучить окружающих к его виду. Саквояж должен стать ее привычным атрибутом, не вызывающим никаких подозрений.
— У отца есть несколько фабрик, где производят обычную шерстяную или суконную, не трикотажную ткань, — начал рассказывать, отвечая на вопрос, Вернер. — Разумеется, он охотно размещал у себя военные заказы, потому что они хорошо оплачивались. Мы шили армейскую униформу. До 1935 года ее делали из чистой шерсти, но затем стали добавлять пять процентов вискозного волокна. Постепенно его содержание повысили до двадцати процентов, а за время войны оно достигло шестидесяти пяти процентов. Если так дело пойдет дальше, к 1943 году около девяноста процентов форменной одежды будет производиться из искусственной ткани. Но разве это шерсть? Одна видимость, и то лишь издалека. — Вернер покачал головой. — Каково может быть качество разбавленного чая? Он жидкий и невкусный. То же и с тканью. Она теряет вид и прочность. Кроме того, чрезмерное употребление вискозы, могу так сказать, развращает производителей. Из экономии при окраске материи стали использовать более дешевые вискозно-серные красители вместо более дорогих кубовых, которыми пользовались ранее. Теперь наша продукция — самый настоящий эрзац! Даже новый китель последних выпусков смотрится как поношенный, плохо держит тепло и быстро намокает в сырую погоду. Это профанация, это стыдно! Но это вызвала к жизни война…
У Вернера был озлобленно-унылый вид, и Лиза уставилась на него изумленно. Какой борец за качество продукции, кто бы мог подумать! Ну не применяли бы вискозу, кто их заставляет-то? Небось денежки лопатой гребут со своего Третьего рейха, а себестоимость продукции нарочно занижают. И якобы прямо совесть их заедает, надо же! А между прочим, плохое качество униформы снижает боеспособность германской армии. Так что пускай примешивают вискозу! И чем больше, тем лучше!
— Все, что вы рассказываете, страшно интересно, — сказала Лиза, с трудом скрывая злорадную улыбочку. — Я бы с удовольствием еще послушала, честное слово. Но извините, герр обер-лейтенант, мне еще переодеться нужно, прежде чем выйти в зал.
— Во-первых, если мне не изменяет память, я еще вчера, когда мы встретились в городской управе, просил называть меня просто Алекс, — сказал Вернер. — А во-вторых, покажите мне ваш аусвайс.
— Уж не перешли ли вы служить в гестапо? — проворчала Лиза, устанавливая на перилах саквояж и открывая его. — Хотя нет, мундир на вас вроде бы прежний… А вот интересно, для вас по знакомству его из чистой шерсти сшили или материал тоже эрзац? В любом случае вы что, сомневаетесь, что я — это я?