— Шё? — озадачилась темнота. — Шё за лясем-трясем?!
— Деловые имеют дело до короля, — уже серьезно сказала Жанна, и тьма хмыкнула:
— Та шё ж было сразу не сказать маляву простым русским языком?! А то зохан вей, зохан вей… Пошли, провожу.
Делафар наконец-то сообразил, что Жанна знала некий пароль, который делал пребывание на Молдаванке безопасным. Изредка какие-то тени выступали из темноты, однако проводник бросал отрывистые неразборчивые фразы, а потом говорил спутникам:
— Все путем. Не дергайтесь.
Жанна, впрочем, была совершенно спокойна.
Наконец они оказались в каком-то проулке, спустились по вонючей и скользкой лесенке…
— Вы подождете здесь, — приказала Жанна Делафару, когда они оказались в каморке, очень напоминающей мастерскую бедного сапожника.
Он послушно опустился на низенький табурет, а Жанна ушла.
Спустя несколько минут через комнатку пробежал какой-то парнишка, за ним другой, третий. Вышла Жанна.
— Мишель — великий человек, — сказала она счастливым голосом. — Он соображает очень быстро. Как это он сказал… бицихер! — Она расхохоталась. — Мишель разослал гонцов к своим бравым гвардейцам. Если сегодня этот прощелыга Гришин-Алмазов останется жив, я поверю, что ему покровительствует сам сатана. А теперь пойдемте. Вам нужно вернуться в штаб, туда сразу придут новости. А я буду ждать у вас на квартире.
— Как на квартире? — испугался Делафар. — Вы… вы собираетесь у меня ночевать? Но моя квартирная хозяйка…
— Можно подумать, вы никогда не приводили проституток, — презрительно усмехнулась Жанна. — Ну, поднимайтесь! Мишель велел, чтобы нас отвезли.
Их ждала пролетка.
Сначала завезли Жанну на Успенскую, где квартировал Делафар, потом он поехал на Екатерининскую, семь, в штаб французских войск. Там же размещалась и французская контрразведка.
Делафар сделал вид, что ему нужно закончить некие дела, а сам то и дело проходил мимо приемной Д’Ансельма, где имелся телефонный аппарат и постоянно сидел дежурный в ожидании важных сообщений. Спустя два часа пришло известие о неудавшемся обстреле машины диктатора.
…Когда он вернулся домой, Жанна мирно спала в его постели. Услышав шаги, подняла голову:
— Ну?
Делафар уныло вздохнул и начал рассказывать.
Жанна молча выслушала. Потом откинула простыню, спустила с плеч рубашку:
— Иди сюда!
В первую минуту Делафар опешил. Он так боялся этой женщины, что мог сплоховать. Но не посмел ослушаться… К счастью, все обошлось, оба они остались довольны друг другом.
— А теперь, — сказала Жанна, отдыхая на его плече, — придумай что-нибудь. Мне будет жаль отдать тебя на расправу за срыв покушения на диктатора.
— Как?! — взвился было Делафар, однако ствол пистолета воткнулся ему в бок.
— Не дергайся. Сам понимаешь — я не могу, не имею права остаться виноватой. Это поставит под удар мой авторитет, а значит, — все мои планы по выдворению эскадры из Одессы. Мне нужен козел отпущения. Или — новый план расправы с Гришиным-Алмазовым.
— Понимаешь, что он теперь будет вдесятеро осторожней? — простонал Делафар.
— Понимаю, — кивнула Жанна. — Нужно сделать что-то, что выбило бы его из седла. Чем его можно уязвить? Пристрелить эту его опереточную дурочку, как ее, Липковскую? Ну, с которой он спит?
И Делафар вспомнил! Цветы… перстень… цветы!
— Липковская его не интересует, — сказал он. — Есть другая женщина. И, кажется, я знаю, что надо сделать!
Жанна выслушала его внимательно.
— Ну и вкус у него! — проворчала брезгливо. — Актрисульки! Одна другой стоит!
Она кое-что уточнила из рассказа Галочки. Подумала, помолчала…
— Трудновато будет, но, думаю, Мишель нам поможет, — сказала наконец.
— Захочет ли он? — усомнился Делафар.
— Пусть только попробует не захотеть! — уверенно сказал Жанна. — Я пригрожу лишить его прикрытия большевиков.
Она знала, что ссориться с подпольем «королю Молдаванки» очень не захочется: ведь именно из одесских катакомб, где отсиживались отряды красных подпольщиков, бандиты Япончика получали оружие!
— К тому же, если это тот самый перстень, который Мишель мечтает отнять у Гришина-Алмазова, он будет счастлив принять участие в этом деле!
— А Япончик-то откуда знает об этом перстне? — удивился Делафар.
— Темная история, — беззаботно ответила Жанна. — Я толком ничего не поняла. Вроде бы этот перстень Мишель уже снял однажды с чьей-то мертвой руки, потом его обманом у него отняли, он уже думал, перстень потерян, но узнал, что он у диктатора… А перстень у этой кинематографической дивы, оказывается! Ну что ж, я думаю, для Мишеля не будет большой разницы, с чьей мертвой руки его снимать на сей раз.
Она как в воду смотрела.
Япончик был счастлив крепко насыпать соли на хвост своему врагу, прежде чем расправиться с ним.
— Пусть подергается! — сказал он злорадно. — Мы ему такое устроим, шё он долго будет искать воши, шёб понять, кто их ему насажал!
Именно поэтому и был послан в гостиницу «Бристоль» Моня Цимбал с букетом белых лилий, к которому была приколота добытая Делафаром карточка Эмиля Энно.
Япончик не сомневался, что одесский диктатор приревнует Веру Холодную к Энно. Между друзьями пробежит черная кошка…
А еще лилии должны были сыграть поистине роковую роль — и на эту мысль натолкнул Япончика именно Делафар, который не оставил без внимания рассказ Галочки о кашле актрисы.
* * *
— И шо? — не оборачиваясь, сказал водитель маршрутки, которому Алёна протянула голубенькую бумажку в пять гривен.
— За билет, — пояснила она не без удивления.
— Где? — спросил водитель с нотками нетерпения.
— Мне до Пироговской…
— Так и ехайте себе, а когда встанем, заплатите.
Итак, в Одессе имели место быть свои правила оплаты проезда. Впрочем, когда в маршрутке всего одна дверь, избежать бдительного ока водилы невозможно.
— А это далеко? — робко спросила Алёна.
— Сперва по Канатной минут десять… Сразу после Куликова поля — ваша Пироговская, я покличу.
Канатная оказалась очень длинной и неприглядной, да и тьма кромешная уже стояла на дворе, так что Алёна притомилась вглядываться в окна. Время шло, шло… и вдруг водитель кричит:
— Кому на Пироговскую? Дамочка, ви там уже спите?
Алёна кинулась к выходу, торопливо расплатилась и выскочила.
Никаких полей вокруг не было заметно. Улицы да улицы.