Василий грязно выругался, на что Каллистратия сморщилась и пробормотала:
— Ругаться старец не велит.
Он промолчал, почему-то укоризненно посмотрев на меня, словно это именно я посоветовала его любимому старцу запретить Василию материться. Я сделала вид, что не замечаю его раздражения. Мы опять догнали нашего мотогонщика, оставив теперь его позади.
Кажется, мы ехали одни по петляющей мимо лесов и речушек дороге. Это меня окончательно повергло в уныние.
Где-то, правда, вдалеке маячила Ольгина машина. А веселого мотоциклиста и след простыл.
Наверное, свернул на свою дорогу, с грустью подумала я.
Мы проехали еще несколько метров и теперь оказались на каком-то богом и людьми забытом хуторе, состоявшем из трех покосившихся домов. Хутор был надежно закрыт со всех сторон лесом, и я поняла, что мы приехали. Резко затормозив, Василий остановил машину перед последним полуразвалившимся домом, и Каллистратия сообщила нам:
— Приехали…
Нельзя сказать, что я этому ужасно обрадовалась. Но, скрыв свои истинные эмоции по поводу нашего приезда, вылезла из машины и осмотрелась.
Знаете, что я вам скажу? Только идиот мог назвать эту грязную лужу «Светлым Местом»!
Если уж какой-нибудь полный извращенец и нарек бы эту выгребную яму «Светлой», то я бы подумала, что даже для извращенца это слишком вычурно.
Вокруг была такая грязь, что я пожалела, что не надела высокие болотные сапоги.
Едва коснувшись ногой земли, я тут же почувствовала, как моя кроссовка намокла, а, взглянув под ноги, увидела внушительных размеров лужу с расплывшимися пятнами бензина.
— Черт! — не сдержалась я, печально наблюдая, как моя обувка из белой становится серо-буро-малиновой.
— Не ругайтесь в святом месте! — укоризненно прошептала Каллистратия.
Я хотела уже возмутиться, кому взбрело в голову считать эту клоаку святой, и с какого перепою нашла на автора этого названия столь бредовая фантазия. Но, вспомнив, что имею дело с фанатиками и маньяками, прикрыла рот ладонью и только покаянно захлопала ресницами.
— Подождите минутку, я спрошу у старца, когда он сможет с вами побеседовать.
Она исчезла, предоставив мне наслаждаться обществом молчаливого «кавказца» и злобно шмыгающего носом Василия-Евстахия.
Оба они со вниманием смотрели по сторонам, делая вид, что меня в этом пространстве нет. Я охотно с ними согласилась. Нет, так нет. Я ненавязчивая…
Повернувшись, я стала с интересом рассматривать окружающий хутор лес. Кстати, лес тут был действительно красивый. И дремучий… Интересно, как он выглядит, когда его освещает луна?
Каллистратия пропала, и я начала нервничать. Лес я уже рассмотрела хорошо, осталось только сходить туда и поискать грибы, но загадочная толстушка все не появлялась.
— Вы-то что тут делаете? — услышала я за своей спиной тихий шепот.
От неожиданности я вздрогнула. Кто там? Неужели Картошка-Евстахий?
Обернувшись, я встретилась глазами с «кавказцем». Сначала я обрадовалась, что он наконец-то обратил внимание на мою персону, но тут же на меня нахлынули сомнения, и я буркнула:
— А что? Всем можно, а мне нет?
Я всерьез обиделась. И почему это все считают, что я обязана пропускать самое интересное?
— Я просто не ожидал, что вы на это купитесь, Таня…
Ну вот. Здрасьте-мордасьте… Таня…
Я принялась сверлить его мельниковским взглядом, от которого, мне казалось, он должен был сто раз покраснеть и восемь раз посинеть и вообще забиться в предсмертных судорогах, смешанных с отчаянными муками совести.
А он лишь шевельнул губами, пробормотав:
— Поговорим об этом потом… Сейчас на нас этот смотрит…
Он быстро отошел. Я проверила. «Этот» действительно смотрел в нашу сторону, но как-то рассеянно, будто мы его абсолютно не интересовали.
Наконец в дверях покосившегося домишки появилась Каллистратия, которая попыталась нам мило улыбнуться, хотя на самом деле улыбка у нее вышла совсем не милой, а какой-то змееподобной, и сообщила своим хрипловатым баском:
— Старец занят. Просил часок обождать. Пока пойдемте, я вам покажу, где вы остановитесь. И позавтракаете с послушниками в трапезной…
С этими обнадеживающими словами она, как флагман, двинулась дальше по известному ей курсу. Двигалась она со скоростью если не света, то уж реактивного самолета точно. Нам ничего не оставалось, как бежать за ней, что я, если честно, делала с крайней неохотой.
Уж больно грязное оказалось это их «Светлое Место».
* * *
Пока мы месили жижу, двигаясь по самому затхлому из виденных мною мест, я обратила внимание на то, что народу здесь — раз, два и обчелся. Нам встретились пара дюжих молодцов, видом своим напоминающих вышедших из употребления былинных богатырей, и один какой-то уж совсем типичный гоблин. Гоблин возлежал в гамаке перед тем самым домом, в который меня препровождали под конвоем, и, завидев нашу группку, вскочил, рискуя порвать свое лежбище, а встав на ноги, вытянулся в струнку.
— Нехорошо, Захарий… А если б старец пожаловал?
Виноватый Захарий стушевался и покраснел. Наверное, Каллистратия здесь была кем-то вроде воспитателя в общежитии. То есть следила, чтобы девочки не бегали к мальчикам, а мальчики не курили в женских туалетах.
Домик оказался неожиданно светлым, но совершенно не располагающим удобствами. Вода хранилась в жестяном ведре и была явно старая и тухлая. Лично мне показалось, что она хранится в этом ведре с момента Всемирного потопа. Кому-то пришло тогда в голову зачерпнуть ведерко, да так и оставить на всякий случай. Всемирной засухи, не иначе…
У порога отведенной мне кельи торчала неряшливая девица в болотных сапогах. Дева почему-то отшатнулась, завидев меня, и принялась быстро креститься, судорожно всхлипывая.
Ненормальная, решила я, попытавшись расположить ее к себе скромной улыбкой. Та от моей улыбки совсем перекосилась и попыталась ретироваться, но Каллистратия окинула ее суровым взглядом и сказала совсем непонятную для меня фразу:
— Послушание есть послушание, Амфибрахия…
То есть назвала она ее как-то по-другому, но мне хотелось странную припадочную девушку назвать именно этим именем. Очень уж оно ей подходило. Каллистратию я про себя начала называть Супостатией. Вредная все же тетка, вон и несчастную, психически неполноценную девицу мучает, заставляет находиться в моем обществе…
Кстати, интересно, почему это ко мне относятся подобным образом? Подумав, стоит ли мне удивиться этому или обидеться, я решила удивиться. Наверное, ее напугала моя улыбка. Нет ничего странного, что после того, как я увидела этот оазис грязи, она у меня получилась, как у Венди Адамс после просмотра диснеевских мультиков. Да кому угодно станет плохо, не только этой бедняжке, проводящей лучшие годы под бдительным присмотром Супостатии и старца.