– Нис-нис!!! – заорал племянник муллы. – Я чистий правда гаварит!
– Вот и хорошо. Ерофеич! – выкрикнул Сашка, обращаясь к командиру саперов, старшему лейтенанту Ерофееву. – Забирай свой «приз», организуй ему первую (но не последнюю!) медпомощь, чтоб дожил до обмена. Занимай со своей броней, бойцами и псами оборону за триста метров от холмов, границу не пересекай, по Пакистану без особой нужды не стреляй!
Сапер забрал Наваля, пинком загнав того в броню, откуда послышалось громкое рычание обозленных собак. В скором времени возвратился Лом с бойцами – закопченные, но довольные.
– Пожар погашен! – доложил он.
– Хорошо. Теперь – все по своим позициям! – обратился Хантер к подошедшему Дыне. – Нужно будет заминировать входы-выходы из кяризов, пристрелять каждый метр земли перед кишлаком, чтоб и мышь не проскочила. – Ему понравилось отдавать боевые распоряжения.
– Ты смотри, замполит, первые боевые, а как уже оперился! – Денисенко перевел все на шутки. – Еще позавчера утром спрашивал – что и как делать? А сегодня флажком красным, как тореадор на корриде, на виду у всего Пакистана размахивал! И вдруг такие трезвые и взвешенные распоряжения!
– Такова, Вольдемар, твоя военная доля, – принял шутку подчиненного, не обидевшись, Сашка. – Подчиняться старшему, приказом начальствующим над тобой поставленным…
– Ладно, потом дошутим! Бывай, замполит! – Дыня быстрым движением раскурил цигарку, затянулся и пошел к своим.
Броня рванула к границе, где и заняла позиции. БТР на всякий случай обработал пулеметами ближние скаты сопок, однако ничего подозрительного там не обнаружилось. «Шилка» с двумя Дыниными машинами оседлали грунтовки позади кишлака. Артиллерийская стрельба прекратилась, повисла внезапная, а потому и непривычная тишина. Петренко вскочил на броню, натянул шлемофон, собираясь доложить ротному о произошедших событиях.
– Хантер, прием! – сразу же раздалось в наушниках.
– Я Хантер! Слушаю тебя, Лесник! – Старлей был рад услышать командирский голос, несколько измененный радиопомехами.
– Что там у вас? – спросил командир. – За курганом мне тебя не видно, но чувствую – что-то происходит, а что именно – не знаю. Как вы там?
– Докладываю голосом, командор. – Хантер пребывал в бодром расположении духа, довольный боевыми успехами бойцов дозора вообще, а своими – в частности. – Во время броска напоролись на группу мятежников в количестве одиннадцати человек. Завязали бой, во время которого десять душманов уничтожены, один захвачен «на приз» саперными псами.
– Псами, говоришь? – весело спросил довольный Лесовой. – На приз?
– Так точно, псы среди пшеницы его обнаружили, когда он там перепрятывался, – докладывал далее заместитель.
– С нашей стороны потери есть? – спросил командир.
– Один, легкораненый, Кувалда из второго взвода, ему «духи» пулей ухо купировали, – ответил Александр. – Ухо перемотали, сержант остался в строю.
– Хорошо, а что с «призом»? На ремни не пустили? – допытывался Лесовой.
– Нет, живой пока, – живо докладывал старлей. – Передал его на сохранение «кротам». Оказался интересным типом: назвался Навалем, любимым племянником Сайфуля. Просит политического убежища, то есть оставить его в живых, утверждает, что в зиндане у муллы находится трое ценных пленников: наш солдат из 66-й бригады и два «зеленых» офицера из Джелалабадского гарнизона правительственных войск.
– Информация достоверная? – в голосе ротного послышалось удивление. – Не брешет обезьяна?
– За что купил, за то и продаю, Лесник! – ответил замполит.
– Хорошо, доложу по команде, – успокоился Лесовой. – Саперам передай, чтобы берегли приза, как родного!
– Уже приказал, стерегут, как двоюродного, – скаламбурил Александр.
– Так, а теперь шутки в сторону! – голос ротного посуровел. – Вскорости в дело пойдут второй и третий взводы. Ожидай от меня зеленую ракету в зенит – она означает начало второго этапа проводки армейской колонны мимо Темаче. Заблокируйте его так, чтоб никто никуда: ни туда, ни оттуда. Как понял?
– Вас понял! – штатно ответил Петренко, не растолковывая командиру, что задачу такую слышит вторично и повторяться нет смысла.
– Конец связи! – ротный по-уставному вышел из эфира. «Наверное, запарился командир, заговариваться стал», – подумал Хантер, сочувствуя.
Он вылез на башенку, взял бинокль, приставив к глазам. Из-за горки, на которой остановился ООД [18] , ничего не видно, там угадывались тучи пыли, слышался мощный рев тяжелой техники. Посмотрев на часы, Хантер вновь удивился – с момента начала боя прошло всего полтора часа! От удивления старлей ощутил… что проголодался.
– Что там со жратвой, опытный ты наш? – спросил он Лома. – Будем обедать?
– Я думаю, что скорее да, чем нет, – скорчил умное выражение морды лица старший сержант Логин. – Во всяком случае, так, как утром, нам сегодня уже не придется воевать.
– Дозор! Всем – праздник живота! – полетела эфиром полезная команда.
Пока бойцы под руководством Лома занимались приготовлением пищи, Хантер подался на противоположный склон кургана – рассмотреть свой почин.
Тот оказался дисциплинированным – лежал на том месте, где и упал. Коричневые одежды запеклись на спине от крови: три пули прошли навылет. Недалеко от жмура валялся китайский АКМ, Александр поднял его – на прикладе насчитал пятнадцать зеленых заклепок… Пятнадцать чьих-то жизней забрал душара, пока сам не нарвался на пулю.
Старший лейтенант задумался: где-то когда-то он читал, что, дескать, после того, как впервые забираешь человеческую жизнь, бывает плохо – тошнит, люди страдают от укоров совести и все такое прочее. Ничего подобного сейчас он не чувствовал. Во время боя им владели лишь охотничий азарт и удовлетворение от удачного выстрела.
После боя ничего плохого с ним тоже не случилось. Вот лежит мертвый враг, стрелявший по тебе. Если бы он был точнее, то, может быть, недалеко горела бы твоя броня, а рядом валялся бы твой труп – все, что осталось от твоего молодого, красивого, загорелого тела… Все как на охоте на серьезного зверя!
«Может, я какой-то не такой?» – спросил он сам себя.
Конечно, никто не ответил, а копаться в душе не хотелось, поэтому Хантер решил перевернуть погибшего и внимательно осмотреть. Так и сделал, взявшись за мертвое плечо, ощущая, что трупное окоченение потихоньку делает свое дело. Убитый оказался молодым пуштуном, на вид – его ровесником. Густые длинные волосы цвета воронова крыла рассыпались, черные глаза безразлично смотрели в родное для него небо.
– Больше никогда так не делайте, товарищ старший лейтенант! – услышал Петренко позади себя.
Он оглянулся – там стоял солдат из саперов, в шлеме и бронежилете, автомат за спиной, в правой руке он держал бухточку веревки с «кошкой» на конце.