Раненые кое-как успели отползти за валуны и орали из укрытия Татаринову, что с ними все в порядке.
— Я вижу, вижу! — соглашался командир, теперь плохо понимая, как он один перебьет целую толпу, укрывшуюся в здании, вмурованном в скалу. — Нет, — настраивал он сам себя, — пусть королева нидерландок и нидерладцев живет со старой печенью и со старыми почками столько, сколько ей отпущено.
Вдохнув, выдохнув и перекрестившись, Татаринов перебежал от одной машины к другой, стоящей ближе к зданию, собираясь войти в строение…
Без труда погасив два светильника над входом, которые продолжали разгонять если не полумрак, то серый туман, так как солнечные лучи еще не добрались до этого пятачка, заорал:
— Вы окружены! Выходите по одному!
Обороняющиеся не согласились с оставшимся в единственном числе боеспособным русским и стали палить по машине, за которой он укрылся.
Не дожидаясь, когда от кузова из-за плотного автоматного огня ничего не останется, Татаринов пробежал вперед, совершив стремительные, нечеловеческие движения, больше напоминавшие прыжки гепарда, так как, по ходу, он споткнулся и теперь вынужден был грести всеми четырьмя лапами, пока не уперся в каменную стену.
На секунду в глазах потемнело.
Прижавшись к стене, Кэп начал вспоминать минуты посещения этой клиники несколькими днями ранее в надежде вспомнить какие-то детали или нюансы. Может быть, там был какой-нибудь запасной выход или лаз? Где-то был… А он не заметил. Но как он ни сканировал сознание, ничего достать оттуда в спешном порядке не получалось.
Когда один из внедорожников вздрогнул и начал движение, Татаринов хотел изрешетить его, благо позиция была удобной, но потом он разглядел за лобовым стеклом Голицына и искренне так, по-отечески, заорал ему:
— Что ты делаешь, придурок?!
Но Голицын не услышал командира…
Джип вышиб легкие рамы, сотни осколков-брызг разлетелись в стороны, удар и скрежет обломков по кузову трехтонной машины слились воедино.
Не дожидаясь, пока ему снесут башку, Голицын, протаранив дверь, дал задний ход и откатился обратно.
В образовавшуюся нору-дыру Татаринов тут же отправил ручную гранату. Не дожидаясь ее подрыва, он оглянулся, надеясь увидеть страшную картину…
Сжимая в левой руке автомат, из джипа вылезал окровавленный Голицын, продолжая долбить фасад длинными очередями, патронов-то они понабрали у убитых…
Из-за камня выглянул Бертолет и, оценив ситуацию, подключился к обстрелу здания.
Два калеки, твою дивизию!
Рвануло!
Татаринов забежал в холл и, припоминая расположение перегородок, тут же резко ушел влево, где очень кстати оказался холодильник с водой и газировкой, который решили не вывозить. Если бы не ящик с холодной душой, все, кирдык бы капитану второго ранга.
Ну а на что нам полицейский дробовичок, болтающийся до поры до времени за спиной? Он как раз для того, чтобы калечить ручки и ножки. Тут еще надо выяснить, кто больший «гуманист» — доктор Пинту или Та-та-ри-нов, потомок Чингисхана. Ружье грохнуло, будто гаубица…
Вот так, суки! Красная Армия всех сильней!
Татаринов одним рывком — откуда только силы взялись? — повалил холодильник на пол и укрылся за ним.
И вовремя, потому как из-за колонн, поддерживающих второй этаж, высунулись два дурака и начали убивать и Татаринова, и металлический шкаф.
И не продержаться бы Кэпу, если бы в здание снова не влетел огромный внедорожник, который припечатал обоих вышедших на открытое пространство придурков к противоположной стене, убрав по дороге вместе с ними стойку ресепшена.
Удар! А-А-а-а… по затухающей.
Теперь за рулем сидел Бертолет. Живой он, все нормально, только на педаль газа давил прикладом автомата, делать это раненой ногой больно, хорошо хоть в кабину Голицын подсадил.
Следом за влетевшим джипом в здание вошел Голицын, который тут же поинтересовался у Татаринова самочувствием.
— Не мешай! — зло ответил Кэп, проходя вперед к лестнице и тут же натыкаясь на слабоумного, решившего посмотреть, что же случилось на первом этаже. Получил свою пулю…
— Доктор, я иду к тебе!!! — заорал Кэп, поднимаясь вверх.
Голицын, следуя за ним, слышал лишь лязг затвора ружья… И грохот выстрелов! И топот ног. И снова грохот!
Поручику оставалось только считать трупы. Остатки обороняющихся кое-как смогли организовать баррикаду на втором этаже поперек коридора, ведущего в операционные.
Белый кафель, поваленная впереди каталка, сиротливо горящая под потолком мерцающая лампа дневного света, взвеси пыли и автоматные вспышки из-за искусственного тумана в направлении неумолимо приближающегося ядерного кошмара в лице Татаринова.
Нисколько не смутившись препятствия, встретившегося ему на пути, Кэп швырнул в направлении баррикады гранату и ушел за перегородки.
Шестисотграммовая рубашка «Ф-1» разлетелась на сотни поражающих элементов, и обороняющихся не стало.
В это время из противоположного крыла выскочили два диких мужика.
Спасибо однорукому Голицыну, подстраховал. Нафаршировал обоих…
Стали продвигаться дальше в сторону баррикады, перезаряжая оружие на ходу. Татаринову это было сделать намного легче: две руки, десять пальцев, все дела. А вот Голицыну… Отстегнуть-пристегнуть магазин, затвор передернуть, когда автомат болтается на плече, — вот где ребус, с третьего раза упер в пузо, шмякнул пружинкой, дослал патрон. Получилось. А правое простреленное плечо совсем не беспокоит, совсем. И что там доктора в шприцы для армейских аптечек фасуют?
Татаринов открывал двустворчатые двери операционных, но нигде не мог обнаружить ни Сильвию, ни доктора, ни жабу. Не было там никого и из охраны. Осмотрев под прикрытием старшего лейтенанта все помещения одного крыла, Татаринов направился в противоположное, то, из которого выбегали камикадзе, лежавшие теперь в лужах собственной крови.
Топая по пустому правому крылу клиники, Татаринов матерился, поскольку он не видел никаких ответвлений и не понимал, куда могла запропаститься девчонка. Если ее нет в комплексе, тогда все жертвы, вся стрельба, весь их порыв — бестолковое мероприятие. Теперь живодеры перевезут Сильвию в другое место и сделают свое черное дело.
Голицын безучастно и несколько расслабленно смотрел на мечущегося между дверями командира. Тот, среагировав на позу подчиненного, отвечал под хруст битого стекла:
— Ты только не спрашивай, Голицын, где, а то я тебе отвечу в рифму.
Они снова прошли в операционный блок, по пути поинтересовавшись по рации у сидящего в джипе на первом этаже Бертолета его здоровьем.
— Лучше не бывает, — отозвался Бертолет, оглядывая разрушенный холл клиники.