— Тебя в этом случае задевает персонально личность полковника Страгника? Кстати, при латинском написании его фамилии ее можно прочитать и как «стражник». Так что здесь он на месте, руководство его действиями довольно. Но вот недоволен Николай Валерьевич. Есть на то веские причины?
— Нет, я безотносительно личности. Хотя возможно использование конкретной личности в каких-то определенных действиях, направленных сугубо против спецназа ГРУ. Некая межведомственная возня, в которой мы можем оказаться крайними. Стоит такой вариант рассматривать, Виктор Сергеевич?
Плешивый пожал плечами. При общей ширине его плеч со стороны казалось, что майор размахивается, желая кого-то ударить.
— У нас нет конкретных данных, кроме ошибки, которая могла бы оказаться значительной и даже значимой. Но это тем более должно мобилизовать нас на выполнение задания. Несмотря на все происки недоброжелателей с фамилиями вертухаев [5] . Хотя полностью отметать свои ощущения тоже не стоит. И потому в общении будем проявлять осторожность.
— Кажется, командир, у тебя конкретная дорога просматривалась, — напомнил капитан Никодимов. — С одной стороны и с другой…
Майор, соглашаясь, наклонил голову на крепкой шее.
— Еще не дорога, а, как у нас в России положено, направление. Наши внутренние русофилы и либерасты говорят, вездеходы придуманы русскими для того только, чтобы не строить дороги, хотя сами ни одной дороги не построили. Значит, и мы, как люди русские, обязаны уметь двигаться без дороги, ориентируясь по направлениям. Это и будет наш путь. По сути дела, нам придется идти на ощупь.
— А конкретно?
— А если конкретно, то следует оправдать перед местными спецслужбами и перед охраной Писателя мое появление в пределах его дома.
— Хорошая мысль. Но такое оправдание — это что? Если мы «уберем» все же его, это значит, что ты оправдался? Так? — Юрий Владимирович не понимал, что предлагает майор.
— Примерно так… Есливы«уберете» его…
— То есть? — капитан требовал конкретики. — Объясняй, если начал…
— Я хочу запросить в Москве все данные на Писателя. Нашу картотеку, чтобы было без «биологически-активных добавок» ФСБ. Полную подноготную, если возможно, с психологическим портретом. Обязательно должно быть что-то такое, на что его можно зацепить. Он не вел праведной жизни. Воровал там, скорее всего, ворует и здесь. От дурных привычек избавиться трудно.
— Что конкретно нужно? — спросил капитан. — Я участвовал в охоте за ним еще во времена, когда Писатель жил в Грозном. Помнится, в две тысячи втором году. Я тогда только начинал службу. Получил взвод под командование, и пришлось «подчищать» дела предыдущего погибшего командира взвода. Напрямую против Писателя работали. И я внимательно изучал досье. Что-то в памяти сохранилось, хотя, конечно, немного.
Во времена, когда Писатель жил в Чечне, когда он был одним из идеологов отделения Чечни от России, майор Плешивый еще не работал со своими нынешними подчиненными. И каждый из них в те времена был занят своим делом. Капитан Никодимов тогда, наверное, в лейтенантах ходил. А старший лейтенант Щетинкин вообще, судя по датам, тогда только в училище спецназа поступил и не представлял еще, что ему предстоит, и слыхом ни о каком Писателе не слыхивал.
— Я тоже за ним охотился. Правда, без досье. И было это на три года позже. Я пытался не допустить его уход за границу. Но сил было мало. Я со своим взводом отряд Писателя встретил в засаде. Многих положили, но часть прорвалась к границе. В том числе и сам Писатель. А досье нужно обширное, отражающее все, что можно добыть. Чтобы я имел возможность выбора.
Капитан Никодимов пожал плечами.
— Так в чем проблема? Запроси. Думаю, пришлют. Вопрос серьезный.
— Осторожность, про которую я говорил… Я не отметаю до конца предположения Николая Валерьевича. Не уверен, но могу допустить промахи в работе помощников Страгника не простым неумением работать, а конкретной направленностью против спецназа ГРУ. Мне нужно сделать это так, чтобы материалы не попали в руки полковника Страгника и чтобы он не знал, что я задумал, иначе могут опять появиться какие-то обстоятельства, которые мы втроем предвидеть просто не можем. Не очень верю я полковнику. Надо свои пути искать через военную разведку.
— Резидентура? — спросил Никодимов.
— Да.
— Есть выход на резидента?
— Откуда? Кто мне даст такой выход.
— Тогда о чем говорить?
— Говорить стоит о том, как сделать так, чтобы резидент сам вышел на меня. Пусть даже не лично. Пусть даже с какой-то оказией, через своих помощников. Но — вышел.
— Да, наверное, это единственный вариант, который нам позволят осуществить, — согласился капитан. — Карты перед нами в полном объеме никто раскрывать не будет, но информацию могут передать. Только как отправить запрос?
— Проще простого, — вмешался в разговор старший лейтенант Щетинкин. — Просто позвонить. Открытым текстом, но без подробностей.
— Слишком большой риск. Это вариант возможного провала резидента. По крайней мере, в Москве это могут расценить именно так и сразу откажут, без раздумий. А нам надо, чтобы они подумали. К тому же я не уверен, что у местных спецслужб еще нет номеров наших телефонов. Наши трубки проверяли на таможне без нашего присутствия. Могли определить номера, хотя тогда необходимости в этом не было, но тем не менее. Эта страна традиционно не входит в число дружественных России, и ко всем к нам пристальное внимание, я бы даже сказал, враждебное. Трубки могут прослушивать. Надо думать, как можно осуществить запрос. Всем думать надо. Может, что и надумаем.
— Извини, командир, но я так и не понял главного, — стоял на своем капитан Никодимов. — Что тебе даст даже самое полное досье?
— Я разве не объяснил? Мне нужна зацепка, с которой я могу прийти к Писателю. Любая, чтобы иметь возможность хоть шантажировать, хоть предупреждать. Даже предупреждать об угрозе… Любая зацепка. И убьют Писателя… Убьете, то есть Писателя, у меня на глазах и в присутствии других людей. Но так, чтобы в этот момент с ним рядом был я. Тогда будет оправдание моим прогулкам рядом с его домом — я искал контактов с ним по делу. И уже не будет подозрения, что я готовил на него покушение. Можно даже ранить меня, просто за компанию. А еще кого-то убить, из его людей. Я не сильно обижусь, если рана будет несерьезной. Юрий Владимирович у нас стреляет так, что может просто по касательной меня задеть. Его и попрошу…
— Возможно, это вариант, — согласился Никодимов. — Честно говоря, я из прошлого досье мало какие мелочи помню, но, кажется, были там моменты, связанные с адатом. У Писателя есть «кровники». Их он опасается, наверное, больше, чем российского суда, который уже вынес ему заочный приговор. Давайте будем соображать. А что касается выстрела, то я однажды уже держал Писателя на прицеле «винтореза». Но тогда не было уверенности, что это именно он. Не хотелось убивать другого, непричастного к делу, и я не стал стрелять. Теперь я в него выстрелю без сомнений и обещаю, что не промахнусь. Давайте соображать…