Мы лежим рядом и смотрим в потолок. Темнота не кажется уже непроглядной.
— У нас получилось, — выдыхаю я.
— А ты сомневался?
— Интернатский анекдот вспомнил. Парень-колясочник тянет девушку-колясочницу в кусты. «Помогите!», кричит она. «Да погоди ты звать на помощь, может, сами справимся».
Марина фыркает и заливается смехом. Я вижу ее счастливой впервые с тех пор, как мы оказались в плену.
Я никогда не мог утверждать, что в какой-то момент жизни был счастлив. Счастье познается в сравнении. Лишь оказавшись в инвалидной коляске, понимаешь, насколько счастливым был мой будничный поход в школу, которую я не очень-то и любил.
Однако сейчас, в заточении у бандитов, когда я обнимаю в постели Марину, я полностью уверен — вот оно счастье!
Следователь Николай Самаров прибыл на службу раньше коллег. И так уже которую неделю подряд. Он уверял себя, что спешит к неотложным делам первостепенной важности, но действительность была прозаичней. Сегодня он снова поругался с женой и сбежал из квартиры, даже не позавтракав.
Привычная обстановка родного кабинета, эргономическое кресло и чашка растворимого кофе не принесли успокоения. Когда в последний раз он обнимал жену? Не для успокоения ее расшатанных нервов, а как мужчина женщину? Когда они обсуждали что-либо помимо болезни сына? Ранним утром он попытался нежным объятием вернуть былую близость, но получил отпор. Слово за слово, и вот он здесь, а супруга опять осталась одна с сыном-инвалидом. Отпуска и больничные у нее давно закончились, и Ане пришлось оставить работу, чтобы помогать ребенку.
Николай Самаров раскрыл газету. Следователь купил ее из-за броского заголовка «Парализатор пугает и радует» на первой странице. В последнее время бульварная пресса уделяла повышенное внимание необычному преступнику. «О нем мечтают женщины, его боятся мужчины», уверял журналист. С его слов выходило, что женщины испытывают сладостное томление, падая под взглядом Парализатора.
«Перед ним невозможно устоять. Как будто тебя приковали за руки и ноги к спинкам кровати, — описывала свои ощущения одна из операционисток. — Ты совершенно беспомощна, но не боишься его, а ждешь. И такое желание накатывает. Поверьте, он неотразим!»
Пострадавшие мужчины не отличались разговорчивостью. Журналист уверял, что встреча с Парализатором не проходит для них бесследно. Он раскопал факты обращения двух Солнцевских полицейских к врачам с проблемами эрекции. Обоих уволили из МВД. Лейтенанта за беспробудное пьянство на почве личной трагедии, а сержанта за жестокое избиение проститутки, не сумевшей его обслужить.
Чего только не насочиняют, подумал Самаров и швырнул газету в мусорную корзину.
В полдень к нему заехал оперативник Степан Дроков, руководивший наблюдением за Артуром Соломиным. Самаров был уверен, что Павел Соломатин по кличке Парализатор рано или поздно захочет отомстить родному дяде, и снова выйдет на него. Тут-то Парализатора и схватят!
Юркий жилистый опер сел напротив следователя, искоса посмотрел на Самарова.
— Я отзываю своих с наружки, — заявил он.
— Почему?
— Третью неделю топчемся — и всё бес толку. Ребята взвыли от сверхурочных.
Самаров сцепил пальцы и откинулся на упругую спинку кресла. По-своему оперативник прав. За прошедшее время Парализатор не проявил себя рядом с родственником. Зато совершил четыре ограбления банков.
— Ну, хорошо, — признал правоту оперативника следователь. — Что-нибудь странное заметили в поведении Артура Соломина?
— Нервничает он. Дергается.
— Значит, рыльце в пушку.
— Это тебе решать. Только ребята мои тоже нервными стали.
— С чего бы им? Охотимся за подростком, никакой опасности.
— Никакой, говоришь. — Дроков прищурился на корзину для бумаг. — Я вижу, ты газетки почитываешь.
— Желтая пресса. Выдумывают чушь, чтобы привлечь читателя.
— Чушь? Не скажи. Лейтенант из Солнцево, пострадавший от Парализатора, мой родной брат. Он тот еще ходок был, на него бабы пачками вешались, а сейчас мужик в глубоком трансе. У него не стоит! Ты это понимаешь? И некоторые охранники из банков по врачам бегают.
— И что?
— Да все опера уже знают, что этот перец может обездвижить главную мужскую мышцу! Никто не хочет его брать живым! — сорвался оперативник.
Самаров затянул галстук и подался вперед к оперативнику.
— Дроков, ты отдаешь отчет в своих словах?
Оперативник смело качнулся навстречу следователю.
— Самаров, а ты мечтаешь остаться импотентом?
Двое мужчин в упор смотрели друг на друга. Первым плавно откинулся на спинку кресла следователь.
— И как это понимать?
— А как получится. Только никто не хочет испытывать судьбу и цеплять на Прарлизатора браслеты.
— Пуля, она вернее?
— Золотые слова. — Дроков встал. — Мне пора, Самаров. Помимо Прарлизатора уродов хватает, сам знаешь.
— Подожди, — заволновался следователь. — Это решение только твоих ребят?
— Какое решение?
— Не дури, Дроков. Ты сам проговорился.
— Не знаю, о чем вы подумали, Николай Сергеевич, но при задержании преступников всякое бывает. А мои мужики, как все московские опера, хотят остаться мужиками. И я их в этом винить не стану.
Оставшись один, Самаров раскрыл дело. Он выложил рядом две фотографии Павла Соломатина. На первой, полученной из интерната, унылый подросток сидел в инвалидной коляске. На второй — бодро уходил от видеокамеры над подъездом. Один и тот же человек, но с совершенно разными возможностями. Как он этого добился? Как?!
Самаров выдвинул ящик стола и сжал кулак. С двух фотографий на него смотрел сын Сергей. На одной целеустремленный футболист в форме «Динамо» бил по мячу. Глаза мальчика светились азартом, а напряженные мышцы ног блестели от пота. На другом снимке его бледная тень сидела у окна в инвалидном кресле. Безжизненные ноги мало чем напоминали те же самые, с первой фотографии.
Серебристый «ягуар» на парковке у торгового центра Савчук заметил сразу. И поморщился. Дерьмовое место для встречи с заказчиком. Камеры могут зафиксировать, и народ туда-сюда шляется. Это лишь подтвердило его убежденность, что он имеет дело с бестолковым денежным мешком, который не грех и пощипать.
Бордели Савчука оказывали услуги на любой вкус. Живой товар Тиски предпочитал брать из провинциальных интернатов. Дешевый и стабильный канал поставки. Обделенные любовью детки часто соглашались работать добровольно. Тех, кто ерепенился, быстро обламывали. Да и куда им было деваться из теплого гнездышка, где и накормят, и напоят, и вечной профессии обучат.