— Тебе, наверное, было все это очень неприятно.
— А кто виноват? — спросила я и сразу стала ругать себя. Я была похожа на боксера, который сознательно ослабил бдительность. Удар в лицо не заставил себя долго ждать.
— Миранда, Миранда, Миранда, — сказал он ужасающе проникновенным тоном. — Я не единственный, кто предал Кэрри.
— Ты узнал об этом, читая мой дневник, — возмутилась я. — Потом ты солгал, будто я рассказала тебе об этом.
— В сущности, имеет ли значение, как я узнал об этом? Но возможно, все к лучшему, Миранда. Тайны совсем не годятся для семей. Раскрытие тайн оказывает очищающее воздействие.
В какое-то мгновение я спрашивала себя, не сошла ли я с ума. У меня вызывали тошноту даже не слова Брендана. Его голос физически заражал чем-то меня даже по телефону, словно что-то живое и скользкое медленно вползало в мои уши.
— Я звоню, чтобы сообщить, что заеду завтра за кое-какими вещами. — Я выдержала паузу. — Все в порядке?
— Приблизительно в какое время?
Я собиралась спросить, почему это важно, но просто боялась дольше не выдержать. Следовало ответить что-нибудь и выйти из этого неприятного разговора.
— Зайду на обратном пути с работы.
— И когда это будет? — спросил он.
— Думаю, приблизительно в шесть тридцать, — ответила я. — А вообще-то имеет ли это значение?
— Мы всегда рады подготовить тебе радушный прием, Миранда, — произнес он.
— Кэрри там?
— Нет.
— Сможешь попросить, чтобы она позвонила мне?
— Конечно.
Я положила трубку, но с таким усилием, что тут же виновато посмотрела на Лауру. Поломка телефона вряд ли будет полезным вкладом в ее хозяйство. Она взглянула на меня с озабоченным выражением. И снова была мила со мной.
— У тебя все нормально? — спросила она.
— Тебя это не заинтересует, — сказала я. — Только что я обнаружила, что должна точно определить время посещения своего собственного дома. Прости. Ты заметила, я сказала, что тебе это не интересно, а потом рассказала. Она улыбнулась и слегка обняла меня.
— Знаешь, хорошо бы у тебя и Тони родились дети, желательно побыстрее.
— Почему?
— Потому что мне нужно приблизительно восемь лет нянчиться с твоими детьми, чтобы расплатиться с тобой за все, что ты сделала для меня. — Она рассмеялась. — Буду держать тебя на примете, — сказала она. — Но пока не упоминай об этом в присутствии Тони. Как только начинается разговор о детях, его лицо становится непроницаемым.
Лаура и Тони бегали по квартире, одеваясь для выхода, Было очевидно, что между ними возник какой-то спор, потому что Лаура отвечала резко и развивала бурную деятельность, а у Тони был мрачный вид. Я же собиралась провести сентиментальный воскресный вечер в одиночестве, жалея себя. У меня было все, что я запланировала. Два-три бокала вина. Сандвич на обед, авокадо и готовый бекон, упаковка майонеза, все купила по дороге с работы. Вино. Ванна. Постель. Пьяное оцепенение. Решение о различных причитаниях и рыданиях может быть принято только спонтанно.
Наверное, у меня был вид ребенка, разглядывающего стенд, потому что за спиной я услышала какой-то шепот, Лаура что-то прошипела, и затем Тони спросил меня, не хочу ли я пойти вместе с ними.
— Чтобы я? — спросила я, чувствуя себя смущенной и жалкой. — Нет, нет, мой красный костюм с синеватым отливом в стирке. Мне здесь будет хорошо.
— Не глупи, — проговорила Лаура. — Мы идем на вечер. Там будет масса народа. Ты хорошо проведешь время… не будешь нам мешать.
Последнюю фразу она произнесла скорее для Тони, чем для меня. Отворачиваясь от нее, он поднял брови, выражая сомнение, но я постаралась не заметить.
— Не пойдет, — сказала я.
— Замолчи! — приказала Лаура. — Это моя подруга, Джоанна Герген. Знаешь ее?
— Нет.
— Зато она знает о тебе.
— Ты сказала ей, что я безумная?
— Я сообщила ей, что ты моя лучшая подруга. Будет весело.
Они продолжали настаивать, и в конце концов я сдалась. Приняла душ за тридцать секунд, еще сорок пять секунд ушло на то, чтобы надеть черное платье, а потом села на заднее сиденье к ним в машину и, пока мы ехали по Лондону, пыталась подкрасить ресницы тушью, а губы сильно смятой губной помадой. У Джоанны была квартира недалеко от Ледброк-Гроув, которая стоила… Ладно, я заставила себя не думать о том, сколько стоит ее квартира. Я предполагала провести вечер, который должен был стать убежищем в моей разрушенной жизни. В глазах Джоанны с дорогой укладкой, светлыми волосами, одетой в откровенно безвкусное ярко-розовое платье, отразилось удивление, когда она открыла дверь и увидела, что за спинами Лауры и Тони стою я — пятая спица в колеснице.
— Миранда, — представила меня Лаура.
Джоанна расплылась в улыбке.
— Женщина, которую выбросили из ее собственной квартиры? — спросила она.
Во взгляде Лауры — мольба о прощении.
— Я только сказала, что ты моя лучшая подруга и что у тебя есть проблемы, — объяснила она.
Казалось бы, это не имело никакого значения, но лед был сломан. Джоанна проводила меня к гостям, очень подробно рассказывая о том, что она сделала с домом и сколько времени на это потребовалось. Совершенно очевидно, что она знала обо мне и некоторые другие вещи.
Впрочем, вечер оказался неправдоподобно хорошим. Квартира была большая и с садом, в который можно было выходить из кухни через двустворчатые окна, доходящие мо пола. Сад мерцал, освещаемый свечами в банках для варенья. В гостиной играл оркестр, исполняющий танцевальную музыку латиноамериканского происхождения с элементами джаза и рока, настоящий оркестр, играющий на праздниках сальсу, а ванна была наполнена льдом и бутылками пива. Кроме Лауры и Тони, не было никого из тех, кою я знала и всегда считала немного забавными. Вечер, проведенный в компании незнакомых гостей, похож на инопланетное путешествие. Я сражалась с бутылкой пива, пытаясь открыть ее, когда мужчина, находившийся рядом, взял ее и зажигалкой открыл пробку, потом подал бутылку мне.
— Вот, пожалуйста.
— У тебя такой вид, словно ты уж очень горд собой, — съязвила я.
— Я Каллум, — представился он.
Я подозрительно посмотрела на него. Он был высокий, с темными жесткими курчавыми волосами, а под нижней губой также была растительность забавной формы, размером с почтовую марку. Он перехватил мой взгляд.
— Можешь потрогать, если хочешь, — разрешил он.
— Это как-нибудь называется? — спросила я.
— Не знаю.
— Трудно сделать такое?
— По сравнению с чем? — уточнил он. — С хирургией мозга?