Постояла около минуты и затем побежала обратно, точно по своему следу. На этот раз потребовалось чуть больше шести минут. На это уйдет, может быть, около двадцати минут, если лишаться по длинному пути, по улицам вдоль железнодорожной насыпи, через мост и вокруг строительных площадок. Но прямой пешеходный путь, аллея, проход между домами, который невозможно увидеть из полицейской машины, имеющей радиосвязь с участком, составляет самое большее четверть этого расстояния. В любом случае никак не двадцать пять минут.
В квартиру на Блумзбери приехала в восемь часов утра, открыла квартиру ключом, который мне дали. Собиралась циклевать половицы. Эту работу я не любила: шумная и очень пыльная. Закрыла полотнищами полки, надела наушники и маску и в течение трех часов непрерывно и равномерно двигалась вперед и назад по просторной гостиной, удаляя темные пятна с древесины и наблюдая за появлением свежей медовой окраски и текстуры.
Наконец я закончила. Сидя на полу на корточках, провела пальцем по отциклеванным половицам, на поверхности которых выступил новый рисунок. Если их покрыть лаком, то они будут очень красивые. Выпрямилась, сняла наушники и маску, отряхнулась, как собака, выходящая из воды. Открыла большие окна, чтобы впустить весенний воздух и шум транспорта. Подмела опилки, пропылесосила пол, тщательно проходя насадкой все углы. Сняла полотнища с книжных полок и тоже пропылесосила их, а также все щели между книгами, всасывая тонкий слой пыли, лежащий на книгах сверху.
У этого человека были странные книги. На первой полке стояло много книг, содержащих общие сведения: два толстых атласа, несколько словарей и энциклопедий, книга большого формата о хищных птицах, еще одна о замечательных деревьях. Но когда я подняла насадку пылесоса ко второй полке, то увидела такие названия, как «Личности, склонные к привыканию», «Материнская психическая двойственность», «Психотические состояния у детей», «Перспективы судебной экспертизы в области навязчивых эротических состояний» и толстый зеленый том, который назывался «Справочник по клинической психофармакологии». Выключила пылесос, достала книгу, которая называлась «Эротомания и сексуализация пыток», и наугад открыла ее.
«В структуре разрушения, — читала я, — существует фундаментальная дифференциация, которую следует выявлять во взаимопроникновении двух этих понятий…»
Я потерла свое чумазое лицо. Что бы такое это могло означать? Казалось, мозг опухает от напряжения. Села на пол и пролистала вперед несколько страниц. Приводилась цитата из Карла Маркса: «Существует только одно противоядие от ментальных страданий, это физическая боль».
Неужели это правда?
Услышала какое-то движение сзади. Удивлению моему не было предела. Я полагала, что хозяин на работе. Но он не только не был на работе, но появился передо мной в полосатой фланелевой пижаме, которую я не видела со времени визитов к дедушке, когда еще была совсем маленькой девочкой. Как можно было спать при том шуме, который я подняла в квартире, циклюя пол? Вид был такой, словно он только что проснулся после многомесячной зимней спячки. У него были длинные темные вьющиеся волосы, причем слова «взъерошенные» было недостаточно, чтобы описать их состояние. Он провел рукой по голове, чтобы пригладить волосы, но стало еще хуже.
— Я искал сигарету, — сказал он.
Я достала пачку с книжной полки.
— И спички.
Я нашла коробок на приемнике. Он закурил сигарету, сделал две глубокие затяжки и посмотрел вокруг себя.
— Надеюсь, ты не собираешься сказать, что я попала не в ту квартиру? — спросила я.
— Ты не Билл, — произнес он.
— Нет, — подтвердила я. — Он заключил субподряд на работу.
Я взглянула на часы.
— Разбудила тебя? Не знала, что ты здесь.
Он выглядел озадаченно. Казалось, он вообще не осознает, что также находится здесь.
— Поздно лег спать, — сказал он. — Мне нужно быть на работе в двенадцать.
Я снова посмотрела на часы.
— Надеюсь, она поблизости, — заметила я. — У тебя осталось тридцать пять минут.
— Она совсем рядом.
— Все же ты можешь опоздать.
— Я не имею права, — вздохнул он. — Меня ждут там люди. Я должен поговорить с ними.
— Ты читаешь лекцию?
Он затянулся сигаретой, сморщился и кивнул в знак согласия.
— Интересная книга? — спросил он.
— Просто я вытирала пыль…
Я опустила глаза на книгу и поставила ее на место на полку.
— Кофе? — спросил он.
— Нет, спасибо.
— Я хотел сказать: не можешь ли ты приготовить мне кофе? Пока я буду одеваться?
Меня так и подмывало съязвить, что я не прислуга, но было понятно, что это особый случай.
Выпив глоток кофе, он поморщился.
— Осталось двадцать пять минут, — напомнила я.
— Это прямо через площадь.
Сейчас уже у него широко открылись глаза.
— Ты сделала хорошую работу, — похвалил он, глядя на доски. — Не то чтобы я понимал разницу между хорошей работой и плохой работой.
— Сделала это машина, — сказала я. — Прости, что я смотрела книги.
— Именно для этого они там и стоят.
— Ты врач?
— В определенном смысле.
— Интересно, — пробормотала я.
Я подумала о Брендане, как он запихивал собачье дерьмо в окно машины. Затем о сне, фрагменты которого всплывали у меня в голове, как рты крошечных рыбок, клюющие на поверхности воды.
— Меня зовут Дон.
— Знаю. Меня — Миранда.
Я отпила кофе. У него был привкус шоколада.
— Ты занимаешься психическими заболеваниями?
— Именно так.
— Понимаю, что тебя, наверное, одолевают люди, задавая глупые вопросы, но можно мне тоже задать глупый вопрос?
— Что?
— О том, про кого мне просто рассказывали. О друге друга. — Я положила в рот песочное печенье. — Друга, — невнятно добавила я.
— Ясно, — кивнул он, чуть улыбаясь.
— Мне о нем известно очень немногое, в сущности.
В определенном смысле это было именно так.
Я стала рассказывать Дону о Брендане. Начала с собачьего дерьма, затем продолжила, а потом дошла до рассказа о переполняющейся ванне.
— А когда она вернулась домой и обнаружила переполняющуюся ванну, хотя твердо помнила, что не…
Дон поднял руку.
— Подожди, — сказал он и закурил сигарету.
— Что?
— Это ты, да? — спросил он. — Женщина?
— Ну да, конечно.
— Хорошо.