— Я — полковник Гуров, — представился Лев, усаживаясь напротив женщины в кресло. — Главное управление уголовного розыска МВД России.
— Я должна испугаться? — хмуро буркнула женщина из-под опустившихся на лицо волос.
— Нет, вы должны понять, что вляпались в очень непростую ситуацию. Что здесь произошло?
— А вы не видели? — Она подняла заплаканное лицо на сыщика и сверкнула карими глазами. — Сходите, посмотрите. Там он лежит, в спальне.
— Кажется, вы испытываете к Миронову чисто женскую симпатию, — догадался Гуров. — Что ж, парень он видный, говорят, умел красиво ухаживать.
— Ой, только вот не надо с вашими милицейскими понтами и подходиками! — скривилась женщина.
— Вы многое в жизни пропустили, Северцева. И милиция давно уже называется полицией, и вы уже не девочка, на которую такие парни заглядываются, и женские радости как-то мимо вас прошли. Не те ориентиры вы выбрали в жизни, не те.
— А я на фабрике должна была вкалывать? На камвольном комбинате?
— Не надо воровской философии, — брезгливо поморщился Гуров. — Работать, видите ли, западло! Хватит! Я, детка, полковник, а не сопливый лейтенант. Я вашей братии в разных видах насмотрелся. Давай-ка без эмоций и по-деловому. Ты его убила?
— Нет, конечно! — взорвалась Катька. — Если ты полковник, то соображать должен!
— А ты не ори, — спокойно предложил Гуров. — Я не только соображать должен, а еще и спрашивать, предлагать добровольно признаваться. Это, милочка, процедура, правила. Успокойся, и давай серьезно поговорим. Если ты не виновата, то на тебя «мокруху» никто вешать не будет, я тебе это обещаю. За остальное получишь, тут закон суров. Поэтому давай-ка без соплей отвечать на мои вопросы. Откуда Миронова знаешь, как он к тебе попал?
И началось. Сначала приходилось тянуть как клещами по слову, по предложению, потом, по мере прояснения мозгов у Северцевой, она стала более откровенной. По манере держаться, да еще интуитивно, она поняла, что человек перед ней не простой и в ситуацию она попала в самом деле очень сложную. Дошло, наконец, что перед ней люди даже не из МУРа, а повыше. Сработал элементарный расчет, что за сотрудничество ей скостят годика два-три на суде.
Она рассказала, кто и почему к ней привел Мирона, как ему надо было перекантоваться какое-то время, как она прониклась к этому красивому парню симпатией, всколыхнулось в ней что-то. Но и грустить пришлось, потому что старовата она была для Мирона, не его сказки принцесса.
Об убийстве она представления не имела. Разборки какие-то с Мироном у уголовников были, но она не вникала. Ей заплатили — он жил. И бабы к нему не ходили. Он, правда, иногда отлучался, но ненадолго и нечасто. А сегодня она с самого утра собралась на базар. И тут выяснилось, что не с утра, а еще с вечера Мирон просил ее купить свежих овощей. Захотелось ему салата из свежих помидоров. И Северцева согласилась, что еще с вечера Мирон знал, что она уйдет на рынок и что поход этот займет у хозяйки часа четыре. Согласилась она и с тем, что мог Мирон бабу к себе на это время позвать. Не деревянный же он в самом деле.
Два часа самого подробного допроса ничего больше не дали. Не было и оснований полагать, что Северцева врет, слишком по-бабьи она переживала все случившееся.
Гуров велел отвезти Северцеву к следователю, позвонил ему сам, чтобы предупредить, и попросил, чтобы следователь направил Северцеву на психиатрическую экспертизу. Объяснить причину такой просьбы Лев обещал чуть позже.
— Ну, что ты думаешь? — спросил он у Крячко, когда они вышли из подъезда на улицу.
— Думаю, что она к платкам отношения не имеет, но проверять на причастность все равно придется. А что касается убийства, то мы пока ничего для себя нового не узнали, только можем предположить, что Северцева тут не при делах.
— Стоит все-таки проверить, а не она ли наняла киллера, чтобы он красавчика грохнул, — предложил Гуров. — Знаешь ведь, как бывает: в симпатиях отказал, «рыжье» под матрацем прятал, да еще ревновать заставлял, душеньку терзал. В их среде такие решения на раз-два принимаются. Могла она его убить. Чужими руками, а могла.
— Чисто теоретически я с тобой согласен. — кивнул Крячко, — а по-житейски нет.
— Так и я с собой не согласен, — хмыкнул Гуров. — Теория — одно, а практика — другое.
Профессор Лозовский с удовольствием согласился встретиться с Гуровым и предложил приехать к нему в клинику. У них там закончился какой-то симпозиум или семинар и все гости разъехались. В клинике бардак, антисанитария и большой аврал. Борис Моисеевич намекнул, что вполне можно уединиться в его кабинете, где теперь достаточно коньяка и закуски всех видов.
Отдав последние распоряжения оперативникам, Гуров и Крячко отправились в клинику. Профессор Лозовский, блестя стеклами очков и лысиной между крупных ушей, потащил гостей к себе в кабинет, по пути отдав кому-то строгий приказ всем говорить, что он уже уехал и до завтра его не будет.
В кабинете тоже порядка не было. Белое светлое помещение, где всегда царил идеальный порядок и стерильная чистота, сейчас выглядело иначе. Множество совершенно лишних стульев, захламленный приставной столик у рабочего стола профессора, куча пакетов и бумаги на кожаном диване и гора посуды на журнальном столике в углу.
Проводя гостей мимо этого безобразия, профессор морщился и потирал руки. Он распахнул еще одну дверь и пригласил сыщиков во вторую комнату, где порядок удалось сохранить в первозданном виде. Это была святая святых профессора: его комната отдыха и комната для размышлений. Судя по ноутбуку на столе, он тут и работать любил больше, чем в основном кабинете.
— Вы не представляете, каких нервов стоят такие мероприятия, — вещал профессор. — Но учреждению без этого нельзя. Если хотите жить в научном мире, приобщаться к его течению и его достижениям, нужно иногда на себя сие бремя надевать. И себя показать, и на других посмотреть.
Наконец они устроились у окна. Крячко взял на себя обязанность разливать и вообще хозяйничать, а Гуров стал расспрашивать о ходе лечения Татьяны Калининой.
— Вы знаете, Лев Иванович, я хвалю себя за то, что не положил девочку в клинику. Чутье, что ли, подсказало, опыт. У нее, при всей видимости адаптивных способностей психики, очень ранимая структура. Как бы вам проще это объяснить? Очень хрупкая начинка в очень крепком сосуде. Но и проблема лежит в том, что сосуд это крепок, как изнутри, так и снаружи. И туда попасть сложно и оттуда что-то вытащить. Понимаю, что это речь не психиатра, но терминологией я вас задавлю насмерть.
— Да уж, — согласился Гуров, — вы уж попроще, как для идиотов. У нас тоже в конце дня с головой проблемы. Трудно воспринимаем новое и чуждое.
Выпили, посмеялись, закусили, и профессор, потирая руки, продолжил:
— Наверное, у вашей Татьяны затронуты глубинные слои. Сканирование мало что дает, а вот рефлексы, реакции нарушены, это я вам совершенно точно говорю. Самый простой способ — заглушить раздражитель медикаментозно, подавить в комплексе. Но вы же знаете, каких результатов мы обычно добиваемся, идя таким путем? Подавление, торможение. Это путь превращения человека в овощ. Она девушка не буйная, не агрессивная, поэтому кощунственно так поступать.