— Слушай, Сережа, ты не мог бы остановиться где-нибудь на обочине и проверить колеса?
— А что, тебе кажется, что колесо спустило? — испугался Сергей и тут же свернул вправо, затормозил и выскочил из машины.
А Машка, снова расхохотавшись как сумасшедшая, выскочила из машины и с индейскими воинственными воплями типа «о-о-о-о-о-у», похлопывая себя ладошкой по губам, почти кубарем скатилась по высокой густой траве вниз, на пашню и побежала к кустам. Следом за ней припустился, немного дав влево, Никитка.
— Вот поросята, — выругался Горностаев, до которого только что дошло, как его разыграли. Он вздохнул, замер, прислушиваясь к своему организму, после чего перебежал дорогу и тоже скрылся в показавшихся ему райскими кущах.
Маша вернулась помрачневшая. Видать, запас ее веселья и беззаботности был на исходе. Она страдала, чувствуя приближение поста ГАИ.
Машина вырулила на трассу и, набирая скорость, двинулась дальше.
— Не дрейфь, — как мог успокаивал Машу Сергей и один раз даже слегка провел рукой по ее плечу, благо она сидела по правую руку от него. Совсем рядом. Он даже чувствовал аромат ее духов или мыла… — Подумаешь, остановят… Вернемся обратно.
— Вот именно, — поддакивал ему Пузырек, стараясь тоже не думать об этом. — Вернемся, это как пить дать. Ну не посадят же они нас в тюрьму. Там, говорят, на одну койку по четыре человека, а в камере вместо положенных сорока коек — аж восемьдесят…
Он чуть не поперхнулся своими словами, когда увидел нацеленное на него из зеркала заднего вида гневное и одновременно презрительное лицо Горностаева. Он сразу понял, что сказал лишнее. Замолчал, чувствуя, как щеки его начинают полыхать огнем. Они всегда полыхали огнем, когда ему было стыдно или страшно.
— Но есть и привилегированные камеры, — проговорил он уже по инерции, не в силах, видимо, остановить поток мыслей и ассоциаций. — В них содержатся всего двое-трое, и в придачу цветной телевизор…
Все трое напряглись. Мимо медленно, как в солнечном пыльном тумане, проплыли фигуры в форме и с жезлами в руках. Несколько машин, плывущих рядом с ними как в аквариуме с густым прозрачным желе вместо воды, по команде заплывали резко вправо, как большие сверкающие рыбины…
— Горностаев, жми на газ… Ну же… Пронесло! — закричала не помнящая себя от волнения Машка и затрясла в воздухе сжатыми кулаками. Это был верх счастья. Их не остановили. Теперь они были совершенно свободны.
…По карте Сергей ориентировался легко. Во время небольшого привала, спустившись в небольшой лесок и подкрепившись в прохладе и тишине печеньем и яблоками, он достал свой блокнот с ручкой, калькулятор и без труда подсчитал, когда приблизительно они приедут в незнакомый и такой далекий для них город на Волге — Саратов.
— Если будем ехать быстро и остановимся лишь глубокой ночью, чтобы немного поспать, то уже завтра к вечеру будем на месте.
— Так быстро? — удивилась Маша. — А я думала, что на это у нас уйдет трое суток, не меньше.
— Да ты что, у моего отца не машина, а зверь. Бензина полно, масла — тоже. Мотор — почти новый. О чем ты говоришь?! — не без гордости сказал Сергей. — Пузырек, у тебя как дела? Что-то вы всю дорогу молчите, о чем думаете?
— Ну приедем мы в Саратов, а дальше-то что? — спросил серьезно Никита. — Где Ларису искать будем? Ходить по улицам и расспрашивать прохожих, не видели ли они где актрису больших и малых театров…
— Но-но, полегче на поворотах, — пресекла его попытку опошлить образ своего кумира Маша. — Я не позволю тебе так говорить о Ларисе. А что касается того, каким именно образом мы будем ее там искать, то я уже все придумала. Во-первых, у меня есть несколько ее афиш с фотографиями. Вы же не подумали об этом, а я прихватила, они у меня в рюкзачке…
— Ты что же, расклеивать их собралась? — не унимался Пузырек. — Где? На стенде «Их ищет милиция»?
— Ты — пессимист, вот ты кто, Никита. Главное, что у нас есть ее фотография, а это уже немало. Во-первых, нам надо будет пойти в местный драмтеатр и спросить, когда последний раз у них гастролировал московский театр, и играла ли в спектаклях актриса Ветрова. Если окажется, что играла, то надо будет выяснить, не произошло ли во время гастролей какого-нибудь ЧП в самом театре или гостинице, где она останавливалась. А как же иначе? Ведь она — актриса, и я никогда не устану это повторять.
И тут Маша, не осознавая, видимо, что она делает, достала из рюкзачка косметичку, вынула оттуда пудреницу и несколько раз махнула пуховкой по своему носику. Забывшись, она на эти несколько секунд снова превратилась в Ларису или другую актрису, для которых внешность — это все. Захлопнув пудреницу, она, словно очнувшись, осмотрелась, пожала плечами и довольно театральным тоном произнесла:
— Какого черта?! Почему мы не едем?!
И Горностаев, пользуясь моментом, повторяя ее движения, закрыл с хлопком свой блокнот, сунул его в бардачок и взялся за руль.
— Ну что ж, раз дама требует — я готов! — и включил зажигание.
Ровно в полночь, когда Маша, перебравшаяся назад, к Пузырьку, крепко спала с ним в обнимку, а из магнитофона вдруг полилась медленная и убаюкивающая мелодия, напоминающая колыбельную, Сережа снова съехал с обочины и углубился в лес. Он помнил рассказы отцовских друзей-автомобилистов про то, какие бывают последствия от того, что водитель засыпает. Вот и Сергей почувствовал, что хочет спать. Глаза сами слипались, и он, боясь сна на дороге, решил тоже хорошенько отоспаться.
Заехав в густые заросли деревьев, он заглушил мотор, потушил фары и осторожно, стараясь не разбудить спящих Машу с Никиткой, разложил сиденья, превратив их в довольно плоский диван. Подложив им под головы подушки и укрыв пледом, он поймал себя на том, что испытывает к этим трогательным в своей беззащитности существам необыкновенно теплое чувство.
Лунный свет, падающий сквозь стекло на Машину голову, заставлял так красиво сверкать ее рассыпанные по подушке волосы, что Сережа не выдержал и осторожно потрогал их. Они были шелковистые и блестящие. Брови Машки были нахмурены: она явно переживала во сне все то сомнительное и неприятное, чего боялась выдать в реальной жизни. Возможно, она объяснялась с «гаишниками» или убеждала в правильности своего решения родителей. А может, упрекала его, Горностаева, в легкомыслии и безответственности?
Сережа лег на самое неудобное место, поближе к водительскому и, упираясь ногами в руль, тоже прикрылся пледом и закрыл глаза.
Тишина успокоила его. Если и бродили где-то поблизости «преступные элементы» или представители нечистой силы, то пока они их не тревожили. Но все же береженого Бог бережет, подумал Сергей, прижимая к себе с нежностью и осторожностью (как если бы это была Машка из его снов, совершенно другая и более понятливая) монтировку…
* * *
Утром он встал раньше всех, вышел из машины, вдохнул полной грудью свежий и прохладный запах просыпающегося леса и чуть не оглох от птичьих голосов. Задрав голову к ярко-голубому небу, он помахал рукой сидящей с недовольным видом на ветке сосны вороне: «Привет, подруга. Я помешал тебе? Ну, извини, так получилось…»