Я спрятала их обратно, пожелав им приятного отдыха. В доме было тихо. Мои «влюбленные», кажется, отправились продолжать свои отношения в спальню. Я улыбнулась.
Снова набрала номер телефона Родни. Должен же он появиться наконец! Где он?
На этот раз трубку взяли. После долгих гудков.
— Алло? — произнес голос, не принадлежащий Родни.
Я почувствовала, как мое сердце падает вниз, погружая мир в темноту.
Голос был неопределенный. Странный голос. То ли мужской, то ли женский…
Я повесила трубку и некоторое время стояла, опустив руки, плохо соображая, что со мной происходит. Мне показалось, что на меня свалилась Великая Китайская стена, а сверху добавилась еще и Стена Плача, потому что мне хотелось сейчас громко закричать и ударить кулаком по этому гадкому миру.
Остановись, пожалуйста, попросила я себя. Ну почему ты решила, что трубку поднял он? Разве у него такой голос?
Нет, признала я. Но это ничего не меняет. Значит, он в сговоре с обладателем этого голоса. А мне так хотелось ему верить…
«И хочется, — раздался второй голос Тани, — тебе ведь все еще хочется ему верить?»
«Хочется, — призналась я. — И, если честно, я не знаю, что мне делать».
«Знаешь, — сказал голос номер два. — Ты прекрасно знаешь, что тебе надо делать. Для того чтобы все понять, надо на все посмотреть самой. Разве не так?»
И, хотя я понимала, что уже ночь, а в темноте, как известно, становятся слепыми даже самые зрячие, я кивнула, соглашаясь со вторым своим голосом. Я была обязана все понять.
К тому же… Я поежилась. А что, если обладатель скрипучего голоса просто проник в дом Родни и теперь…
Эта мысль заставила меня подскочить. Уже абсолютно игнорируя все инстинкты самосохранения, я оделась и выбежала во двор.
Дверь за мной предательски хлопнула и разбудила Розалию.
— Таня, куда ты?
Она стояла на пороге в ночной рубашке и смешном халате поверх нее, съежившаяся от ночного холода.
— Потом, — бросила я на ходу.
— Таня! — сделала она еще одну попытку остановить меня.
— Я позвоню тебе попозже и все объясню.
Она пожала плечами, поняв, что спорить со мной бесполезно.
— Подожди хотя бы меня, — неуверенно предложила она.
— Роза, не надо. Считай, что я отправилась на свидание.
Это было последнее, что я сообщила о своих намерениях.
Спустя несколько секунд я уже мчалась по улице, и, честное слово, мне мерещилось, что меня кто-то преследует в туфлях на острых шпильках. Я даже несколько раз оглянулась, отчаянно ругая себя за страх, но улица была пустынна и никто меня не преследовал, кроме картин, угодливо нарисованных моим распаленным воображением.
* * *
Городок пытался успокоить меня, обмануть уютом мягкого освещения. Он прятал за своей добродушной улыбкой голос, непонятно чей. То ли мужской, то ли женский… Я уже предполагала, кому может принадлежать этот голос. Но боялась признаться себе в этом, как боялась нащупать ниточку связи Родни с совершенными убийствами.
Иногда так бывает — ты отодвигаешь догадку на самый задний план, пытаясь найти более удобные для тебя решения. И все-таки она неумолимо подтверждается, и тогда хочется закрыть глаза и бежать прочь.
Вот он, дом Родни Эванса. Украшенный странными растениями, самыми обычными из которых являются рододендроны. Не обязательно прятать трупы под эти великолепные кусты. Можно просто оставить их на пляже. Или на ранчо. Все равно — кто догадается, что это сделал именно ты? Если твоя жена тебе изменяет.
Я вспомнила повесть Стивена Кинга, где он рассказывал, как индейцы чероки наказывают своих неверных жен. Они разрезали им носы. Представляете?
Я поежилась. Нелепо сравнивать Родни Эванса с индейцем. Вряд ли они похожи. Нет, Родни был цивилизованным южанином. Южанином до мозга костей. Возможно, портрет на его стене был данью его уважения идеалу настоящей леди-южанки.
Я толкнула дверь, моля, чтобы она была заперта. Тогда это не рождало бы в моей голове ассоциаций с ранчо.
Увы! Дверь открылась легко и неслышно. Как будто дом меня ждал. «Заходи, Танечка. Мы ужасно рады тебя видеть. Мы приготовили для тебя такой сюрприз, что он поразит тебя своей необычностью. Вот только не ручаемся, что он окажется еще и приятным».
Я усмехнулась. Приятных сюрпризов я и не ждала.
В кухне зажегся свет. Я облегченно вздохнула.
Быстрые шаги послышались оттуда, и удивленный голос спросил:
— Таня? Что случилось?
* * *
Он был искренне удивлен. И спокоен. Значит, таинственный голос, прозвучавший по телефону, мне померещился?
— Я просто испугалась, — призналась я.
— Чего? — продолжал недоумевать он.
Он усадил меня в кресло и присел передо мной на корточки, гладя мои руки. Честное слово, как в рыцарских романах! Мне даже показалось, что он стоит на коленях.
Я прикрыла глаза. Успокойся, Таня. Все в порядке. Но голос… Он не давал мне покоя.
Нежные руки коснулись моих губ. Я открыла глаза. Он смотрел на меня с любовью и пониманием. Нет, ты не можешь быть убийцей, почти взмолилась я. Я этого не хочу!
Я сама не помню, как я оказалась в его руках, колотя кулачком по его груди и продолжая повторять:
— Я не хочу! Не хочу! Не хочу!
— Танечка, успокойся… Пожалуйста. Ну пожалуйста!
По его взгляду я поняла, что он встревожен и ничего не понимает. Я взяла себя в руки.
— Все в порядке, — пробормотала я, уткнувшись в его плечо. — Только не надо меня так обнимать. А то Лика разрежет тебе нос, как индеец чероки.
Он рассмеялся:
— Откуда ты про это знаешь?
— Прочла, — призналась я. Хотя искушение наврать, что я воспитывалась среди чероки было велико.
— Может быть, не разрежет. Может быть, я ей уже не нужен.
— Тогда она дура.
— Нет, просто маленькая девочка. И я для нее оказался слишком взрослым и непонятным.
Я забыла про все. Мне было сейчас наплевать на все катаклизмы, происходящие в мире. Пусть агонизирует, если ему нечем заняться больше. «Все, что нам нужно, это любовь», вспомнила я любимую песенку Розалии. И правильно. И пусть все так и будет, подумала я, растворяясь в руках Родни. Позволяя себе забыть, что я — Татьяна Иванова, частный детектив, обязанный найти преступника, которым запросто может оказаться Родни Эванс.
* * *
От наводнения чувств я очнулась уже в спальне. Порыв страсти, преобразовавшись в нежность, заставлял меня теперь смотреть на Родни из-под полуприкрытых век, играя его волосами. Он терпеливо сносил мои детские забавы, снисходительно улыбаясь. Нам было хорошо.