Значит ли это, что Саныч снова приедет за мной? Или впредь я должна буду обходиться без провожатого?
Вообще-то я вполне могу ездить в город сама, у меня ведь есть машина. Однако Саныч об этом не знает.
Вот и пусть пока не знает.
Я выхожу из джипа там же, где садилась в него – не у своего бунгало, где припаркован «Рено», а возле столовой.
– Завтра в то же время, нормально? – в последний момент, когда я уже почти перестала ждать, спрашивает Саныч.
– Или чуть позже, если можно.
Я слегка капризничаю, потому что надо – надо! – приучать кавалера к тому, что дама не всегда будет строиться по команде «Равняйсь, смирно!» и топать шагом марш в указанном направлении без возражений и комментариев.
Это, конечно, не бунт, но все же волеизъявление.
– Сегодня позавтракать не успела? – догадывается Саныч и улыбается. – Ладно, завтра буду попозже. Ешь плотнее, тебе понадобятся силы.
«Заботливый!» – растроганно всхлипывает мой внутренний голос, пока я борюсь с собой, чтобы не помахать уезжающему джипу платочком, которого, впрочем, у меня нет.
Много ли нужно нормальной девушке, чтобы почувствовать себя счастливой?
Один нормальный мужик.
«Нормальной девушке?» – язвит внутренний голос, акцентируя первое слово.
Гм. Ну, не совсем нормальной. И что с того?
Сегодня моя ненормальность меня не угнетает, хотя я все же делаю себе зарубку на память: надо продолжать не только эксперименты с эмпатией, но и поиски самой себя.
Если Саныч захочет развивать отношения, он раньше или позже начнет задавать вопросы о моем прошлом, и я хочу быть к этому готова.
Спустя сутки я уже нисколько не симпатизирую этим жестоким деспотам – Санычу и Вано.
Душевный подъем, с которым я приступила к первому занятию, очень скоро сменяется моральным и физическим упадком. По завершении пытки тренажерами я буквально падаю на пол и лежу там, как контуженная летучая мышь. Даже хуже, как размазанный подошвами осенний лист.
Деспоты в четыре руки аккуратно соскребают меня с пола и погружают в джип, где я продолжаю лежать, как накидка на кресло.
Саныч, поглядывая на меня, иронически улыбается, но осмотрительно помалкивает. Я тоже молчу как убитая, но лишь потому, что фактически такая и есть. Иначе я высказала бы ему все, что думаю о чокнутых качках, возомнивших себя эскулапами.
В домик я, правда, захожу на своих двоих, и на этом моя самостоятельность заканчивается. Я рушусь на диван, презрев высокий долг гостеприимства.
Саныч, впрочем, в состоянии позаботиться и о себе, и обо мне. Тихо, молча, не мешая мне трагически стонать, он сооружает второй завтрак из собственных припасов. Это снова чай с бутербродами, по весу сопоставимыми с гантелями.
– Перестаралась, – комментирует мое состояние Саныч, коварно дождавшись, пока я набью рот и по технической причине онемею. – Говорил же – никаких суперсетов.
Он, конечно, прав, я действительно сделала больше упражнений, чем велел мне Вано, но я же хотела как лучше!
– Лучше станет после чая с лимоном и горячей ванны, – обещает Саныч. – Ванну набрать?
– Я сама! – пугаюсь я.
Я еще не готова привлечь его к столь интимному процессу, как купание.
Нет, конечно, если бы я была в хорошей форме и могла, не спотыкаясь, без кряхтения и стонов грациозно скользнуть в джакузи, достаточно просторную для двоих…
– Сама так сама, – соглашается Саныч, обрывая мои фантазии. – Тогда бывай, я поехал.
– До завтра? – уточняю я.
– До среды, – отвечает он. – Ты чем слушала? Вано сказал, заниматься через два дня на третий.
– Тогда до среды, – соглашаюсь я, не подавая виду, что разочарована.
Не скажу, что меня уже тянет на тренажеры, это было бы очень большим преувеличением. Но по Санычу я начинаю скучать сразу же, как только он уезжает.
Горячая ванна делает из меня человекообразное. Я нахожу в себе силы поболтать по телефону с Лариской и прогуляться по курортному парку с собакой.
Поиски хозяина Белки, говорит подружка, пока не продвинулись. Ларискину публикацию в соцсети любители животных активно комментируют, но все это реплики не по существу.
– Какая нам разница, сколько ей лет и какая она борзая – казахская или киргизская, салюки или тазы? – возмущается Лариска, выучившая несколько хитрых новых слов в процессе общения с фейсбуковскими собачниками.
– Не скажи, – не соглашаюсь я и тоже проявляю эрудицию, – если точно знать породу, можно найти питомник, в котором разводят таких собак, а там всех щенков учитывают.
– А если наша собака нечистопородная? – парирует Лариска. – Тут некоторые считают, что она вообще помесь русской борзой и колли. Это значит – выбракованное животное, его могли сбыть с рук по-тихому, без всяких документов. Может, забудем про соцсети и по старинке расклеим на всех столбах бумажные объявления «Найдена собака»? С фотографией Белки.
Это хорошая мысль. На территории санатория есть крошечное, на два компьютера с принтером, интернет-кафе. Там вполне можно сверстать и распечатать объявление, одна загвоздка: у меня нет фотографии Белки.
– Тупица! – сердится Лариска, когда я делюсь с ней проблемой. – Во-первых, фотография есть у меня. Во-вторых, мобильник тебе на что? Щелкни собаку на телефон, отправь фотографию самой себе на электронную почту, а в интернет-кафе откроешь свой ящик, достанешь снимок и вставишь его в объявление!
– А у меня электронной почты нет, – бурчу я, понимая, что это не аргумент.
Решено: после обеда заведу себе электронный ящик и плотно займусь объявлением.
Фотографирую Белку, которая послушно сидит, глядя в камеру грустно, как и подобает потерявшейся собаке.
Делаю целую серию снимков, прежде чем понимаю, что четвероногая фотомодель не столько позирует, сколько действительно страдает, и часто присаживается вовсе не для того, чтобы угодить мне. У нее разболелась лапа!
– Не помогло мое лечение, – вздыхает Петр, осмотрев невеселую Белку. – Надо бы ее к ветеринару.
Надо так надо. Я по себе знаю, что это такое – травма конечности, и мне не нужно прибегать к эмпатии, чтобы понять, каково сейчас бедной хромой собаке.
Веду Белку к своей машине и останавливаюсь, задумчиво потирая спину.
Я ведь страдаю от сильной боли в мышцах, так? Так. Разумно ли в таком состоянии садиться за руль? Неразумно. А Белке надо в город, значит, кто-то должен ее туда свозить.
Кто?
По-моему, ответ очевиден.
Немного пожавшись и помявшись, звоню Санычу.
Если говорить честно, с моей стороны это военная хитрость влюбленной женщины. Но говорить честно с Санычем прямо сейчас не входит в мои планы, я лишь изображаю подкупающее смущение, когда лепечу: