– Накинь мое пальто и повяжи шарф, – Макс продолжает аттракцион невиданной щедрости. – Ты не успеешь замерзнуть, я машину к самому крыльцу подогнал.
«Мою машину!» – мысленно желчно уточняю я и замечаю в руке у Макса мои ключи.
Что ж, не пропало ценное имущество, уже хорошо. Чуть позже я его обязательно отвоюю.
– А сумка моя где? – я оглядываюсь.
Служивый за конторкой – не вчерашний, уже другой, – разводит руками:
– При вас, гражданочка, никаких вещичек вовсе не было!
Макс, конечно, делает вид, будто он мою сумку тоже не видел.
«Значит, я лишилась мобильника, – соображаю я. – И кошелька с деньгами, и кредитной карточки к банковскому счету! Впрочем, карточку можно восстановить, деньги со счета снять, новую сумку и мобильник купить… А вот контакты, забитые в память телефона, я потеряла!»
Мне хочется плакать.
Прощай, подружка Лариска!
Прощай, друг Саныч!
«Да ладно, не хнычь! – не позволяет мне раскиснуть внутренний голос. – Лариску ты всегда найдешь в санатории, а Саныча – через его друзей в тренажерном зале!»
В самом деле, не все так плохо.
Я позволяю себе слабо улыбнуться.
Хохотать во все горло, пожалуй, не стоит – доктор Иван Антонович сидит в машине рядом со мной и с мягкой улыбкой наблюдает за моим поведением.
Покажу ему, что я спокойна, вменяема, управляема и не нуждаюсь в приеме сильнодействующих препаратов, ледяных обертываниях, электрошоке и лоботомии.
Это оказывается правильной тактикой.
Понаблюдав за мной, Иван Антонович одобрительно улыбается:
– Максим, я думаю, вы погорячились, о стационаре говорить преждевременно, Машеньке будет вполне достаточно амбулаторного лечения.
– Но мы же договорились!
Макс явно недоволен, что мерой пресечения для меня не выбрано пожизненное заключение в психушке.
– Марии непременно нужно пройти курс лечения в клинике! – настаивает он.
– А я не вижу такой необходимости, – голос доктора становится холоден.
Профессиональные врачи – они ведь очень не любят, когда с ними спорят профаны.
– Мы должны доверять Ивану Антоновичу, дорогой, – рассудительно говорю я, тем самым показывая, что я-то в здравом уме. – В прошлый раз доктор буквально вытащил меня с того света!
Обращенная ко мне щека польщенного эскулапа краснеет.
– Я пропишу лечение, – обещает он. – А вы, Максим, обеспечьте невесте покой и комфорт. Очевидно, с санаторием мы поспешили, пока что Машеньке лучше оставаться дома, в родных стенах, с близким человеком. Ваша задача – окружить ее заботой.
– Я окружу, – обещает Макс.
Это звучит зловеще, но я продолжаю нежно улыбаться.
Пусть доктор видит: я кротка, аки голубица.
– Едем домой, милый, – сладким голосом прошу я, и Макс, несогласно пламенея ушами, вынужденно меняет маршрут.
Вот, и не обязательно быть эмпатом, чтобы виртуозно играть на чувствах окружающих!
Весьма довольная собой, я удобно устраиваюсь на сиденье и закрываю глаза.
Мне предстоит освободительная война, для ведения которой необходимо набраться сил.
На мое счастье, у Ивана Антоновича нет при себе бланков и печати, чтобы выписать мне успокоительное посерьезнее, чем обычный безрецептурный валидол из моей же автомобильной аптечки.
– Оставим Машеньку отдыхать дома, пусть поспит, а мы съездим в клинику, я там все выпишу, – говорит доктор Максу.
Тот недоверчиво смотрит, как я зеваю, и в задумчивости трясет пузырек с лекарством, будто погремушку.
Он явно хотел бы скормить мне весь имеющийся валидол без остатка, дабы иметь уверенность, что я надежно успокоена.
Не желая его разочаровывать, я тру глаза и любовно обнимаю подушку (меня заботливо уложили в кровать).
– Пойдемте, пойдемте, не будем мешать Машеньке, – поглядывая на часы, торопит Макса Иван Антонович.
Я закрываю глаза и лежу, тихонько посапывая, без движения, пока они возятся в прихожей.
Громко хлопает наружная дверь.
Я продолжаю лежать и сопеть, притворяясь, будто крепко сплю и не слышу тонкого скрипа паркета под ногами тайного наблюдателя.
Наконец слышен тихий хлопок – на этот раз дверь закрыли мягко, с похвальной заботой обо мне, добросовестно отдыхающей. Дважды поворачивается ключ в замке.
Я лежу. Соплю, но не сплю.
Ухо, не впечатанное в подушку, удлиняется, как у зайца: я прислушиваюсь к звукам за входной дверью.
Громко: топ, топ, топ!
Ухмыляюсь, потому что явственно вижу Макса, застывшего на одной ноге на придверном коврике: он косится на дверь, и уши у него при этом такие же вытянутые, как у меня.
Лежу, считаю секунды.
На счете «тридцать восемь» снова слышится топот, но уже легкий, не слоновий, устремленный по лестнице вниз.
«Ушли!» – облегченно выдыхает мой внутренний голос.
На всякий случай выдерживаю еще пять минут, считая мгновения и пощипывая себя за щеки, чтобы и в самом деле не уснуть. Потом сползаю с кровати, на цыпочках подбираюсь к окну и выглядываю в щелку между занавесками.
Моей машины во дворе уже нет.
– Мария Виленская, в твоем лице театральная сцена много потеряла! – торжественно одобряю свою актерскую игру и бегу на кухню.
Не растаявший под языком валидол я давно уже выплюнула, но все-таки старательно полощу рот холодной водой.
Потом с прищуром рассматриваю стену над рабочим столом.
Кажется, где-то здесь.
Прицеливаюсь и дробно, как дятел, стучу по кафелю, прокладывая дорожку из четких ударов от печки к мойке.
Не сразу, но все же попадаю в ту точку, которая с другой стороны стены укрыта одним из рабочих инструментов знатной поварихи Клары Карловны. И даже сквозь разделяющую квартиры преграду слышу, как усиливает звук акустический прибор типа кастрюля.
Вдохновенно стучу, выбивая морзянкой общеизвестный сигнал SOS.
Богатые залежи железа на той стороне гудят и звенят, услаждая мой музыкальный слух и позволяя надеяться, что соседка заинтересуется причиной концерта. Слава богу, на слух Клара Карловна не жалуется, равно как и на отсутствие любопытства.
Правда, она жаловалась мне на склероз, но я надеюсь, что это было старческое кокетство. Плохо будет, если она успела позабыть меня, мою грустную историю и свое собственное обещание по возможности мне помогать.
Нет, она не забыла!
– Мэ-ри! – громкий шепот доносится из замочной скважины, свободной от ключа, потому что его унес с собой Макс.