– Из Сызрани. Держи. – Он достал из кармана брелок: футбольный черно-белый мяч. – Дарю. От Сырова. Я Сыров из Сызрани. Очень просто запомнить.
– Спасибо. Может, позвонить куда? Не до снега же будешь здесь маяться.
– Да мой напарник должен скоро приехать с техпомощью. Вот жду… Ты себе представить не можешь, как он обрадуется жратве. – Он неожиданно чмокнул ее в щеку. – Будь спок.
В гардеробе ее узнали. Пожилой мужчина в ливрее принял у нее плащ:
– Добрый вечер. Вам понравилось, смотрю, у нас?
– Да уж… особенно девушка, которая поет.
– Хорошо поет. Я вот тоже иногда запру здесь все, встану под дверями и смотрю на нее, смотрю и слушаю. А вы все одна и одна…
– Судьба у меня такая. – Она подошла к зеркалу и подкрасила губы. Вспомнила, как ее поцеловал шофер-дальнобойщик, и засмеялась.
Рейна она увидела сразу и прямиком направилась к его столику.
– Не ждали меня так скоро?
Рейн, которого было трудно разглядеть на фоне пустых бутылок из-под пива, улыбнулся: он был рад ее приходу.
– Я думал, натрепала.
– Что-о?! Что за слово?
– Пардон. Я уже готов. Ну что у тебя, ласточка?
– Слушайте. – И она, поставив прямо перед его носом диктофон, включила его. Голоса раздавались чуть слышно.
– Нет, пойдем-ка отсюда. В коридор, там поспокойнее.
Они вышли и устроились на подоконнике. За синим стеклом чиркали красными и желтыми огнями автомобильные фары. А здесь, в ресторанном холле, было тепло, сухо и уютно.
Рейн сосредоточенно молчал и слушал разговор мужчин, не подозревая о его происхождении. Это было чудо, о котором знала только Наталия.
Когда запись кончилась, Рейн сказал:
– Доставай ручку. Записывай.
– Вы что же, запомнили наизусть?
– Разумеется. Итак:
«– Нет, нас никто не слышит. Хватит пить, ты уже и так пьян, как свинья. Говори фамилию, адрес – и расстанемся. Обещаю, что больше никогда к тебе не приду.
– А мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Кто ты такой (здесь непереводимая грязная ругань), чтобы так со мной разговаривать? Сначала покажи деньги.
– Я тебе их только что показывал.
– Тогда давай сверток сюда.
– Все? Теперь успокоился? Говори.
– Жуков Сергей Васильевич. Театральный разъезд, 36, квартира 4.
– И это все?
– Все. Я пойду?
– Если ты меня обманул, сукин сын, я достану тебя из-под земли.
– Это слова моего отца. Он сам делал эти штуки.
– Поменьше болтай, Густав… Все. Расходимся».
Рейн замолчал. Наталия смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Неужели вы все это запомнили? Слово в слово?
– У меня хорошая память. Только я не понял, при чем здесь Жуков?
– А это уже вас не касается.
Она сообразила, что сказала это напрасно, уже после того, как Рейн больно схватил ее за руку и притянул к себе:
– Ах ты, маленькая дрянь, ты просишь меня об одолжении, я, как идиот, работаю, перевожу эту галиматью, а она мне еще будет грубить…
– Извините. – Она скорчилась, пытаясь вырвать руку, от боли у нее потемнело в глазах. – Я не хотела вас обидеть, просто терпеть не могу, когда вмешиваются в мои дела. А что касается работы, то я могу вам заплатить.
Раздался стук падающего тела – это Рейн отлетел в угол и со всего маху врезался носом в косяк двери, ведущей в женский туалет. Брызнула кровь. Желтая ковровая дорожка через мгновение стала напитываться красным. Наталия медленно повернула голову, боясь получить точно такой же удар, после которого она наверняка попадет в мир иной.
– Сколько она тебе должна? – услышала она низкий мужской голос и узнала в человеке, стоящем к ней спиной, вчерашнего мужчину.
– Нисколько, – прохлюпал Рейн и выплюнул себе на грудь сгусток крови. – Она мне ничего не должна. Прошу меня извинить. – Он с трудом поднялся и, держась окровавленными руками за стену, пошел в мужской туалет.
– Напрасно вы так, – запекшимися от волнения губами пролепетела Наталия, внутренне содрогаясь при мысли, что будь она на месте Рейна, то умерла бы на месте. – Это я во всем виновата. Я спровоцировала его… Он действительно перевел мне кoe-что, и это я обязана ему, а не он мне.
– Но мне показалось, что он вел себя несколько грубо. Или я ошибаюсь?
– Я должна ему помочь. Извините. – Наталия, шарахнувшись от незнакомца, рванула на себя ручку мужского туалета. Она меньше всего тогда думала о том, что может за этим последовать. Увидев Рейна, умывающегося над раковиной, она подошла к нему сзади и положила руку на плечо: – Вы должны извинить меня. Я не знаю этого человека.
Рейн повернулся к ней, лицо у него было как у раненого животного, в глазах стояли слезы. Он склонил голову набок и поцеловал ей руку.
– Вы такая красивая, Катя…
– Я не Катя.
– Ну и что, знаете, как в анекдоте: все равно красивая. Понимаете, это я во всем виноват, завожусь с пол-оборота. Вы можете мне, конечно, не поверить, но я желал вам помочь, больше того – мне было приятно вам помочь. Но я просто хотел спросить, а при чем, собственно, здесь Жуков?
Вошедший неслышно мужчина в сером костюме подошел к Наталии и взял ее за локоть:
– Вам лучше отсюда уйти. Он пьян и все равно не оценит вашего желания извиниться. Я могу вас проводить.
От его голоса у нее по коже пробежала прохладная волна не то страха, не то желания. Он ей нравился, этот мужчина. Она хотела его. Хотела вчера, хочет сегодня. Но она должна держать себя в руках.
– Нет, я, пожалуй, побуду еще какое-то время в ресторане.
– Как вас зовут?
Она удивленно вскинула брови и быстро вышла. Но возвращаться в зал ей не хотелось. Она спустилась в гардероб, оделась и вскоре уже стояла на крыльце и вдыхала холодный морозный воздух, асфальт под ногами блестел тонким ледком. Откуда-то сверху опустилась на одну ночь зима…
Сиреневый «Опель» от морозца стал перламутровым, словно сделанным из стекла или фарфора.
– Так как вас зовут?
Она вздрогнула и повернула голову. Он был уже в черном длинном пальто. Лицо бледное, с красивыми серыми глазами и волосами, искрящимися, как серебро.
– Как вы здесь оказались? – спросила Наталия, дрожа всем телом. Она не могла спокойно находиться в его присутствии. Она почувствовала, как к щекам прилила кровь.