— Безусловно, вы сделали бы все, что велит вам долг, — в этом нет сомнения. Но речь пойдет не о дядюшке. Я хотел бы задать вам несколько вопросов, касающихся другого человека.
— Пожалуйста.
— Я хочу спросить вас о женщине, проживавшей в вашей семье в качестве мисс Люси Грэхем. О леди Одли.
Мистер Доусон с удивлением взглянул на молодого адвоката.
— Извините, мистер Одли, — сказал он, — но вы вряд ли можете ожидать от меня ответа на вопросы, касающиеся супруги вашего дядюшки, пока я не получу на то разрешение самого сэра Майкла. Не понимаю, какие мотивы побудили вас обратиться именно ко мне. Веских причин я тут не усматриваю.
Он сурово взглянул на Роберта Одли, как бы желая сказать: «Вы по уши влюбились в собственную тетушку и хотите, чтобы я был посредником в ваших амурных делах. Ничего не выйдет, сэр. Эта роль не для меня».
— Я всегда уважал леди, когда она звалась мисс Грэхем, сэр, — сказал он вслух, — и теперь, когда она стала леди Одли, я уважаю ее вдвойне, но не потому, что изменилось ее положение, а потому, что она стала супругой одного из самых благородных людей в мире.
— Вы не сможете уважать моего дядюшку и его честь более, чем я, — сказал Роберт. — В том, о чем я хочу вас спросить, нет никаких недостойных мотивов. Вы должны ответить на мои вопросы.
— Должен? — удивился мистер Доусон.
— Именно должны, если считаете себя другом сэра Майкла. Женщину, ставшую ныне его женой, он впервые встретил в вашем доме. Рассказав ему, что она сирота, девушка, как я теперь понимаю, снискала и его жалость, и его восхищение. Она сказала, что на белом свете у нее не осталось никого, ни друзей, ни родственников, — не так ли? Вот все, что я знаю о ее прошлой жизни.
— Зачем вам знать что-то еще? — спросил доктор.
— На то есть причина, — страшная причина, сэр. Несколько месяцев подряд меня мучили подозрения, совершенно отравившие мне жизнь. Я пытался убедить себя в том, что ошибаюсь, но никакие увертки, никакие отговорки мне не помогли. Чем дальше, тем сильнее я уверяюсь в своей правоте. Женщина, носящая фамилию сэра Майкла, недостойна быть его женой. Так я считаю. Может быть, я ошибаюсь. Если это так, то роковая цепь косвенных улик еще никогда не опутывала невинного человека так тесно, как на этот раз. И потому я хочу либо опровергнуть свои подозрения, либо подтвердить их. Сделать это можно единственным способом: проследить жизнь супруги моего дядюшки в течение последних шести лет. Сегодня 24 февраля 1859 года. Я хочу в мельчайших подробностях знать все, что случилось с этой женщиной между нынешним днем и февралем 1853 года.
— Значит, вы утверждаете, что руководствуетесь вполне достойной целью?
— Да, сэр, я хочу отвести от этой женщины ужасные подозрения.
— Которые существуют только в вашем мозгу?
— Нет, сэр. Есть человек, который их разделяет.
— Кто это?
— Не скажу, мистер Доусон, — решительно отозвался Роберт Одли. — Я не скажу вам более того, что уже сказал. Я часто колеблюсь, постоянно иду на компромиссы, но на этот раз я буду непреклонен. Повторяю: я должен знать историю жизни Люси Грэхем. Если вы откажетесь помочь мне, я обращусь к другим людям и, как ни больно мне будет сделать это, к самому дядюшке, я узнаю от него то, что вы хотите утаить от меня сегодня. Лучше добыть сведения таким жестоким образом, чем потерпеть жестокое поражение, сделав в своем расследовании всего лишь несколько первых шагов.
Прошло несколько томительных мгновений.
— У меня нет слов, чтобы выразить свое удивление и тревогу, мистер Одли, — промолвил наконец доктор, — но поверьте, что о прошлой жизни леди Одли я знаю не так уж много.
— Расскажите то, что знаете.
— Она вышла замуж за вашего дядюшку в июне 1857 года. В моем доме прожила чуть более тринадцати месяцев. На работу ко мне поступила 14 мая пятьдесят шестого года.
— И она пришла к вам…
— Из школы, что находится в Бромптоне. Школу содержала (возможно, содержит и сейчас) некая леди по фамилии Винсент. Именно миссис Винсент горячо порекомендовала мне взять в семью мисс Грэхем, не слишком интересуясь ее прошлым.
— Вы встречались с миссис Винсент?
— Нет, никогда. Я поместил в газете объявление о том, что мне нужна гувернантка, и мисс Грэхем ответила на мое объявление. В письме она сослалась на миссис Винсент, содержательницу школы, где она, то есть мисс Грэхем, работала младшей учительницей. Вы знаете, я человек занятой, ни минуты свободной, потому был страшно рад, что мне не придется терять день на поездку из Одли в Лондон и обратно. Найдя имя и данные миссис Винсент в адресной книге, я решил, что имею дело с человеком ответственным и в своем деле кое-что значащим, и написал ей. Ответ пришел очень скоро. Миссис Винсент дала мисс Люси Грэхем блестящую рекомендацию, и я, приняв ее на работу, ни разу не пожалел об этом. Вот и все, мистер Одли. Больше мне рассказать нечего.
— Вы случайно не помните адрес миссис Винсент? — спросил Роберт, вынимая из кармана записную книжку.
— Слава богу, помню. Бромптон, Креснт-Виллас, 9.
— Да-да, — пробормотал Роберт, — Креснт-Виллас, мне уже доводилось слышать это название от самой леди Одли. В первых числах сентября прошлого года эта самая миссис Винсент прислала ей телеграфное сообщение. Если мне не изменяет память, миссис Винсент была больна, при смерти, и пожелала напоследок повидаться с миледи. Однако она переехала в другое место, и по указанному адресу сэр Майкл с миледи найти ее не смогли.
— Вот как! Однако леди Одли никогда не упоминала об этом.
— Вполне возможно. Это выяснилось, когда я гостил в Одли-Корт. Как бы там ни было, я благодарю вас, мистер Доусон, за честную, откровенную информацию. Теперь два с половиной года жизни миледи передо мной как на ладони. Остается разузнать, что она делала в течение предыдущих трех лет, и я сниму с нее бремя подозрений. До свиданья.
Роберт Одли и доктор пожали друг другу руки, и Роберт вернулся в комнату дядюшки. К этому времени сэр Майкл снова уснул, и миледи, опустив тяжелые шторы и прикрыв абажуром лампу в изголовье кровати, ушла с падчерицей пить чай в свой будуар — комнату, смежную с прихожей, где только что беседовали Роберт Одли и мистер Доусон.
Разливая чай, миледи с тревогой наблюдала за тем, как Роберт, стараясь не шуметь, прошел в комнату дядюшки, а потом вернулся в будуар. Здесь, среди тонкого опалового фарфора и мерцающего столового серебра, миледи была особенно прелестна, ибо хорошенькая женщина более всего хороша именно тогда, когда заваривает и разливает чай. Это самое женское и самое домашнее изо всех занятий придает волшебную гармонию каждому ее движению и делает колдовским каждый ее взгляд, и кажется, что секреты кипящего напитка, окутывающего ее клубами пара, известны только ей одной.
— Не выпьете ли чашечку чая, мистер Одли? — спросила она.
— Пожалуй.