— Ваш замысел кажется мне невозможным для осуществления, если вы будете следовать законам права, и в этой связи я хотел бы отметить, что Сейм дал мне официальные заверения в поддержке моих привилегий, и он не может, не допуская беззакония, сделать другой выбор...
Ко всему прочему, Анна Иоанновна, превозмогла свою лень и заявила, что не желает иной защиты, чем от короля Польши, что Курляндия имела полное право избрать своего суверена, и что она не может подчиниться кому бы то ни было, пришедшему к ней с оружием в руках. Вывод был очевиден: она не имеет ни малейшего желания принимать Меншикова, а посему желает ему скорейшего возвращения обратно.
Полный ярости, посланник царицы ушел, но при этом сообщил Курляндским депутатам, что дает им десять дней, чтобы они подумали и приняли решение в его пользу. Уходя, он оставил нескольких своих людей с тайными приказами... И граф Саксонский после этого дважды чудом избежал покушений. Особенно опасным было второе, когда русские залезли на крышу его дома и подожгли ее. Это могло бы закончиться очень плохо, если бы не хладнокровие Морица. Прежде всего он позаботился о Доротее, которую он поручил Бове, и тот вывел ее из дома, переодетую в мальчика. А сам он выбрался на крышу, уже охваченную огнем, и убил там трех врагов, а потом спрыгнул вниз со стороны, еще не затронутой пламенем. Ему повезло, и он попал на свежевскопанную землю, которая смягчила падение, что позволило ему благополучно бежать.
На этот раз герцогиня рассердилась не на шутку и предложила своему «жениху» убежище в своем дворце, а также бросила в тюрьму поджигателей из числа тех, кто не успел бежать, а потом направила русской царице решительный протест:
«Заберите вашего Меншикова, моя дорогая кузина! Мне он не нужен ни за какие блага на свете. Что же касается графа Саксонского, то знайте, что я сегодня же отдам приказания активно готовиться к свадьбе!»
И почему так получилось, что вместо того, чтобы закончить свои свидания с Доротеей, Мориц продолжил видеться с ней, и порой даже в доме своей будущей жены? Такая глупость заслуживала наказания, и вот наступил момент, когда удача, на которую он продолжал полагаться, отвернулась от него.
В ночь на 21 января 1727 года всю страну завалило снегом, да так неожиданно, что двое влюбленных заметили это лишь в тот момент, когда девушку нужно было отправлять домой. Было шесть часов утра, но солнце зимой восходит поздно, так что за окном стояла глубокая тьма. Все было тихо и спокойно. Никто особо не волновался, но, чтобы его любовница не сбилась с пути и не промокла, Мориц посадил ее себе на плечи.
— Так ваши красивые ножки останутся сухими, и вы не замерзнете, — смеясь, заметил он.
И вот они уже направились в сторону окна Доротеи, более раззадоренные происходящим, чем обеспокоенные. Вдруг из леса вышла старуха с фонарем, которая, увидев их очертания, показавшиеся ей чем-то фантастическим, подумала, что это чудище, и принялась кричать, подняв свою масляную лампу, чтобы лучше разглядеть увиденное. Мориц попытался ударить ее ногой, но при этом потерял равновесие и упал вместе с Доротеей на старую женщину, которая от этого закричала еще громче. Часовые, охранявшие ворота резиденции, тут же прибежали, и дело было раскрыто. В то время как Доротея вся в слезах была отнесена домой, графа Саксонского, которого знали в Митаве все, привели к себе. С почестями, соответствовавшими его рангу, но не позаботившись о том, чтобы избежать излишней шумихи. В мгновение ока слух об этой истории пробежал по дворцу и по городу. И Мориц упустил свой шанс жениться на герцогине, а он, к сожалению, оказался последним...
Он не отдавал себе в этом отчета, но только сильная воля Анны Иоанновны защищала его от врагов. Предупрежденный о произошедшем, Август II надавил на Сейм, и тот отменил выборы его сына, потребовав даже возвращения документа, подтверждающего титул герцога Курляндского. Вернулся Меншиков с еще большим количеством войск, а все курляндцы, за редким исключением, отвернулись от Морица. Испытав на себе всю ярость своей «невесты», он вынужден был бежать, и вовремя, ибо за его голову объявили вознаграждение!
Чтобы скрыться от разъяренной толпы, он нашел себе укрытие на небольшом острове, посреди лагуны Балтийского моря. Морица сопровождали всего триста человек, хранивших ему верность, и ситуация выглядела критической. Тем не менее он написал своей любимой Адриенне: «Я здесь, на моем острове, как Санчо Панса (он легко спутал его с Дон Кихотом, хотя прочтение книги в свое время доставило ему удовольствие). Богу было угодно, чтобы мое пребывание у власти длилось чуть дольше, чем у него!.. Сегодня утром, совершая военные приготовления, я обратил взор на небольшой соседний остров, и он показался мне таким очаровательным! Я подумал о вас и составил проект замечательного жилища, льстя себе, что когда-нибудь вы смогли бы в нем жить. Если у меня ничего не получится, я увижу вас раньше и буду счастлив. Происходящее — ничто, а вы для меня — все».
Вскоре он был осажден на своем острове, который Меншиков обложил с десятью тысячами человек, не считая подкреплений, которые должны были вот-вот подойти... Но Мориц не знал, что императрица Екатерина только что умерла, и на данный момент Меншиков оказался единственным хозяином русской империи, пока не был объявлен наследник престола, имя которого пока оставалось неопределенным. А в распоряжении Морица было всего триста человек. Он написал Адриенне: «Времени больше нет. Русские находятся на расстоянии пушечного выстрела. А я — без оружия, и мне нужно как-то выйти из игры. Завтра я совершу вылазку и сделаю все возможное для того, чтобы пробиться сквозь ряды тех, кто окажется на моем пути. Я даже обойду их, если мне это удастся. Прощайте! Любите меня! Если я погибну, вы потеряете человека, который искренне вас обожал...»
Мориц был реалистом и не мог не понимать, что все потеряно, и, несмотря на то, что он написал Адриенне, он принял решение сохранить тех, кто остался верен ему и согласился умереть за него. Конечно, щегольская картина искушала его: он атакует во главе своего отряда, и его убивают первым. Красивый образ! Красивый конец романа, который являла его жизнь!..
Тем не менее к дикому насилию войны в то время нередко примешивались странные любезности, которые трудно понять в наше время. Генерал Ласси [82] , командовавший русскими войсками, попросил «герцога Курляндского» дать ему время для беседы перед началом штурма. И он сказал, что если Мориц откажется сдаться, атака начнется сразу же после его возвращения на землю Курляндии.
— Надо подумать. Скажем... десять дней!
— Но это невозможно! Знайте, что за нами находится польская армия, посланная королем, вашим отцом. Я могу дать вам лишь сорок восемь часов.
— И это хорошо, благодарю вас. И еще — что станет с моими людьми?
— Ничего плохого. Они будут считаться не повстанцами, а военнопленными. Позже, после восшествия на престол нового царя, их всех отправят домой.