Скромность, с которой Гоуэн произнес слова «и тогда предложили», сделала совершенно ясным, кто предложил.
— А чей вы человек? — спросила я. — Колама или Дугала?
— Мои интересы связаны с кланом Макензи в целом, — дипломатично ответил юрист, — но присягу по форме я принес Коламу.
Присягу по форме, скажите на милость, подумала я. Видела я, как они присягали, но не заметила среди такого большого скопления народа маленькую фигурку законника. Ни один из тех, кто участвовал в церемонии, не мог остаться к ней равнодушным. И маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как его собственные кости, весь погруженный в мир законов, судя по его собственным рассказам, был в глубине души романтиком.
— Он, должно быть, нашел в вашем лице достойного помощника, — сказала я.
— О, я делаю кое-что время от времени, — ответил он. — Немногое. Как делаю и для других. Если вы, дорогая моя, нуждаетесь в совете, — он просиял сердечнейшей улыбкой, — располагайте мной. Уверяю вас, что на мою дискретность вы можете положиться.
Он любезно поклонился мне.
— До такой же степени, как на вашу лояльность по отношению к Коламу Макензи? — Я подняла брови, задавая этот вопрос.
Маленькие выцветшие карие глазки встретились с моими, и в самой их глубине я увидела не только ум, но и чувство юмора.
— Вот именно, — ответил он, ничуть не смутившись. — Стоит попробовать.
— Наверное, так и есть, — сказала на это я, скорее забавляясь, нежели сердясь. — Но я уверяю вас, мистер Гоуэн, что не нуждаюсь в вашей дискретности, по крайней мере теперь.
Однако это заразительно, подумалось мне, я выражаюсь почти так же, как и он.
— Я английская леди, — твердо продолжала я, — и ничего больше. Колам зря тратит время — свое и ваше, — пытаясь выведать секреты, которых попросту не существует.
А о тех, что существуют, сказать нельзя, подумала я. Дискретность мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но отнюдь не его доверчивость.
— Надеюсь, он послал вас не затем, чтобы вынудить меня к дискредитирующим признаниям? — спросила я, неожиданно пораженная этой мыслью.
— О нет. — Мистер Гоуэн коротко рассмеялся. — Право же, нет, дорогая моя. Я выполняю весьма ответственное дело: пишу расписки для Дугала и веду отчетность, а также оформляю законные соглашения для членов клана, которые живут в отдаленных местностях. И боюсь, что, несмотря на мой вполне солидный возраст, я не вполне перерос тягу к приключениям. Жизнь сейчас стала гораздо упорядоченнее, чем была когда-то, — он испустил вздох, в котором, возможно, крылось сожаление о тех давних временах, — однако разбойные нападения на дорогах всегда происходят, и стычки на границе тоже. — Он похлопал рукой по второй седельной сумке. — Эта сумка не совсем пустая.
Он отогнул кожаный клапан таким образом, чтобы я могла увидеть поблескивающие рукоятки пары украшенных резьбой пистолетов, закрепленных скобами таким образом, чтобы их удобно было достать.
Он окинул меня взглядом, вобравшим всю мою фигуру, и сказал тоном мягкой укоризны:
— Вам бы тоже надо иметь оружие, дорогая. Хотя Дугал, вероятно, счел это неуместным… пока. Я поговорю с ним об этом.
Остаток дня мы провели в приятной болтовне о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами в полном смысле слова, а пагубные плевелы цивилизации еще не в столь сильной степени засоряли чистые просторы и прекрасную дикую природу горной Шотландии.
Едва спустилась ночь, мы раскинули лагерь на поляне при дороге. У меня было одеяло, притороченное сзади к седлу; укрывшись им, я готовилась провести свою первую ночь на свободе, вне стен замка. Когда я уходила от костра к деревьям, за которыми хотела устроить себе ложе, я видела, что за мной следят внимательные глаза. Оказалось, что даже под открытым небом свобода имеет пределы.
Первого селения, где мы должны были остановиться, мы достигли примерно в полдень на второй день поездки. Селение представляло собой кучку невзрачных домов — три не то четыре, — и расположены они были у входа в небольшую горную долину. Из какого-то дома вынесли табурет для Дугала, а доску, которую везли в одной из телег, уложили на два других табурета — она должна была заменить письменный стол мистеру Гоуэну.
Гоуэн вытащил из заднего кармана сюртука большой накрахмаленный квадратный кусок полотна и расстелил его с величайшей аккуратностью на здоровенном чурбане, временно сменившем свои обязанности колоды для рубки дров на более почетную должность. Гоуэн уселся на чурбан и принялся раскладывать свою чернильницу, перья, счетные книги с тем же видом, с каким, вероятно, Делал это за кружевными занавесками в Эдинбурге.
Один за другим подходили владельцы ферм, чтобы совершить свою ежегодную сделку с представителем лэрда. Дело двигалось мешкотно — прежде всего потому, что проводилось с куда меньшим соблюдением формальностей, нежели в замке Леох. Каждый из мужчин подходил, освободившись от работы в поле или в сарае, и приносил с собой табурет, на который усаживался на правах равного рядом с Дугалом, и принимался объяснять что-то, на что-то жаловаться или попросту болтать о том о сем.
Некоторые приходили в сопровождении здоровых, крепких сыновей, кто с одним, а кто и с двумя. Парни тащили мешки с зерном или шерстью. В завершение каждого разговора неутомимый Нед Гоуэн писал расписку в получении ежегодной ренты, пунктуально заносил сведения о сделке в счетную книгу и пальцем указывал фермеру или его сыну на телегу, чтобы тот любезно погрузил в нее мешок. Значительно реже в глубины его кожаной сумки опускалась с легким звоном маленькая горстка монет. Наши вооруженные охранники тем временем либо отдыхали под деревьями, либо отправлялись куда-то в заросли на берегу речки — чтобы поохотиться, как предполагала я.
Различные варианты той же самой сцены повторялись потом изо дня в день. Меня то и дело приглашали в какой-нибудь коттедж выпить сидра или молока; все женщины в таких случаях собирались в маленькой единственной комнатке, чтобы поговорить со мной. Иногда кучка домиков была достаточно велика, чтобы обзавестись таверной или даже гостиницей, в которых Дугал устраивал себе нечто вроде штаб-квартиры на целый день.
Случалось, что арендную плату вносили в виде лошади, овцы или иной живности. Животных, как правило, продавали кому-нибудь по соседству или обменивали на нечто более удобовозимое, Но если Джейми заявлял, что лошадь достойна конюшен Леоха, она присоединялась к нашему отряду.
Присутствие Джейми меня удивляло. Он, конечно, очень хорошо разбирался в лошадях, но тем же умением наделен был любой из наших мужчин, в том числе сам Дугал. К тому же лошади поступали в качестве оплаты не столь уж часто и не такой редкой породы, которая требовала бы услуг эксперта. Только через неделю после нашего отъезда, в деревне с неудобопроизносимым названием, я обнаружила, зачем Дугалу понадобился Джейми.
Деревня была маленькая, но тем не менее имела свою таверну с двумя или тремя столами и несколькими расшатанными табуретами. В ней Дугал и расположился, чтобы принимать арендную плату и вести записи. После неудобоваримой трапезы, которая состояла из соленой говядины и тушеной репы, он угостил элем арендаторов и работников, засидевшихся в, таверне после завершения сделок, а также немногих других обитателей деревни, заглянувших сюда по окончании трудов дневных, чтобы поглазеть на приезжих и послушать новости.