— Брось! — приказала Эйла, и он послушно бросил кость, но стал возле нее на страже.
— Зачем, пусть грызет… Думаю, Фребеку не понравилось бы, если бы ты дала Ташеру кость, после того как она побывала в зубах у Волка.
— Не хочу, чтобы он брал то, что ему не принадлежит.
— Он и не берет. Ташер уронил кость. Волк, должно быть, подумал, что кость бросили ему, — рассудительно сказал Джондалар.
— Может быть, ты прав… Ладно, беды не будет — пусть себе грызет. — Она дала знак, и волчонок, утратив свою защитную стойку, опять вгрызся в кость, а потом направился прямо к постели, которую Джондалар расстелил на полу, рядом с тем местом, где он оборудовал свою мастерскую. Волк улегся в изголовье и начал невозмутимо мусолить свою кость.
— Волк, прочь отсюда! — воскликнула Эйла, устремляясь за ним.
— Все в порядке, Эйла… если только ты не против. Он часто сюда приходит. С ним так уютно, я чувствую себя как дома. Он… он мне нравится.
— Да нет, я не против, — ответила она. — Ты и с Удальцом всегда хорошо ладил. Думаю, ты нравишься животным.
— Но не так, как ты. Тебя они любят. Я… — Внезапно он остановился, нахмурил лоб и зажмурился. Открыв через мгновение глаза, он резко выпрямился, отступил на шаг и более сдержанным, холодным тоном добавил: — Великая Мать богато одарила тебя.
Она внезапно почувствовала, как горячие слезы наполнили ее глаза, как боль обожгла ее глотку. Она опустила глаза и тоже отступила на шаг.
— Судя по всему, у Ташера скоро родится братик или сестренка, — сказал Джондалар, меняя тему.
— Боюсь, что да, — ответила Эйла.
— Почему? Ты боишься, что она не сможет разрешиться? — удивленно спросил Джондалар.
— Конечно, сможет, но не сейчас. Слишком рано.
— Ты уверена в этом?
— Нет, не уверена. Меня ведь к ней не пускали, — сказала Эйла.
— Фребек? Эйла кивнула.
— Не знаю, что делать.
— Не понимаю, почему он не может поверить в твое искусство?
— Мамут говорит: он не может допустить мысли, что плоскоголовые знают что-то о врачевании, а значит, и я не могла от них научиться ничему дельному. Думаю, Фрали в самом деле нужна моя помощь, но Мамут говорит — она сама должна об этом попросить.
— Мамут, должно быть, прав, но если она действительно рожает — она позовет тебя.
— Надеюсь, что позовет, — ответила Эйла, — только как бы не было слишком поздно, чтобы остановить схватки. — Она двинулась назад, и Волк побежал следом за ней. Она поглядела на животное, потом на Джондалара, помедлила, а потом спросила: — Если меня позовут, Джондалар, ты подержишь пока Волка у себя? Я не хочу, чтобы он увязался за мной и узнал дорогу в Журавлиный очаг.
— Конечно, — ответил Джондалар, — только прибежит ли он сюда?
— Волк, назад! — приказала она. Звереныш, тихо скуля, вопросительно посмотрел на нее. — Назад, на постель Джондалара. — Она подняла руку и показала, куда именно. — На постель Джондалара, — повторила она. Волк пригнулся, опустил хвост и затрусил в указанном направлении. Он сел в изголовье и посмотрел на свою хозяйку. — Сидеть здесь! — приказала она. Волчонок опустил голову на лапы и долго смотрел ей вслед, когда она покидала кухонный очаг.
* * *
Крози сидела на постели и смотрела, как кричит и содрогается от боли ее дочь. Наконец боль утихла, и Фрали глубоко вздохнула. Но сразу же начался приступ кашля, и Крози показалось, что в глазах ее дочери мелькнуло отчаяние. Она тоже была в отчаянии. Кто-то должен что-то делать. Схватки шли полным ходом, а кашель лишал Фрали последних сил. У ребенка надежды почти не было: он появлялся на свет слишком рано, а недоношенные дети в племени обычно не выживали. Но Фрали нуждалась в помощи: необходимо облегчить ее кашель и боль, а когда все будет кончено — ее горе. Убедить в чем-то Фрали не удалось, и этого тупого мужика — тоже. Да неужели он не видит, что происходит?
— Фребек, — окликнула его Крози. — Я хочу поговорить с тобой.
Тот был удивлен. Крози редко называла его по имени — и вообще редко обращалась к нему. Обычно она просто кричала на него.
— Что тебе надо?
— Фрали в таком положении, что ничего не слышит. Ты, я думаю, уже и сам понимаешь: она рожает.
Очередной приступ кашля, охвативший Фрали, прервал их разговор.
— Фрали, скажи правду, — обратился к ней Фребек, когда кашель прошел. — У тебя роды?
— Думаю… да, — ответила она. Он улыбнулся:
— Почему же ты мне не сказала?
— Я… не хотела верить.
— Но почему? — спросил он, обескураженный ее ответом. — Разве ты не хочешь ребенка?
— Слишком рано. Недоношенные дети не выживают, — ответила за нее Крози.
— Не выживают? Фрали, что-то случилось? Это правда, что наш ребенок не выживет? — воскликнул Фребек, до глубины души пораженный страхом. Он с самого утра сегодня чувствовал, что что-то не так, но боялся себе в этом признаться, и он не думал, что все может быть настолько плохо. — Это первый ребенок в моем очаге, Фрали. Твой ребенок, рожденный в моем очаге. — Он стал перед ней на колени и взял ее за руку. — Этот ребенок должен жить. Скажи мне, что он будет жить.
— Я не знаю… — напряженным, хриплым голосом ответила она.
— Я думал, ты знаешь такие вещи, Фрали. Ты же мать. У тебя уже есть двое детей.
— Роды не похожи друг на друга. С каждым ребенком все по-своему, — ответила она. — В этот раз с самого начала было очень трудно. Я боялась выкидыша. Так мне было… не по себе… не знаю… Думаю, слишком рано.
— Почему ты не сказала мне, Фрали?
— Ну и что бы ты сделал? — ответила ему Крози мрачным, почти безнадежным голосом. — Что ты можешь сделать? Что ты знаешь о беременности, о родах? О кашле? О боли? Она ничего тебе не говорила, потому что ты ничем не мог помочь… А того, кто мог помочь, не пускал к ней. А теперь ребенок погибнет, и я не знаю, выживет ли Фрали.
Фребек повернулся к Крози:
— Фрали? С ней ничего не случится! Что может с ней быть? Женщины все время рожают.
— Не знаю, Фребек. Погляди на нее — и посуди сам.
Фрали, не удержавшись, вновь закашлялась, и боль в спине началась снова. Она закрыла глаза, кожа у нее на лбу натянулась, волосы встали дыбом, на лице выступили пятна пота. Фребек вскочил и бросился прочь из очага.
— Куда ты, Фребек? — спросила Фрали.
— Пойду позову Эйлу.
— Эйлу? Но я думала…
— Она с самого начала говорила, что у тебя будут тяжелые роды. Она была права. Если она знала это, значит, она и впрямь — целительница. Пока все идет, как она сказала. Я не знаю, во всем ли она права, но что-то делать надо… Если, конечно, ты не возражаешь.