– Джон-да-лар… Джон-да-лар.
– Дон-да-ла, – проговорила она.
– Ну вот, теперь уже гораздо лучше! – сказал он, одобрительно кивая и улыбаясь. На этот раз она и вправду очень постаралась. Он несколько усомнился в справедливости своего предположения о том, что она готовится войти в круг Тех, Кто Служит Великой Матери. Пожалуй, она недостаточно умна для этого. Он сидел, продолжая кивать и улыбаться.
«Он сделал счастливое лицо! Никто из членов Клана не мог улыбаться, кроме Дарка». Меж тем ей самой улыбка казалась чем-то вполне естественным, и вот теперь она увидела ее на лице Джондалара.
Ее изумленный взгляд показался Джондалару таким забавным, что он едва не прыснул. Его улыбка стала еще шире, а в глазах заплясали смешинки. Его веселость оказалась заразительной. Эйла почувствовала, как у нее приподнялись уголки губ, и, видя его приветливое лицо, она осмелела и расплылась в широкой, радостной улыбке.
– Ох, женщина, – сказал Джондалар, – разговорчивой тебя не назовешь, но ты очень хороша собой, когда улыбаешься!
Его мужское естество распознало в ней женщину, и весьма привлекательную, и внезапно он увидел ее с новой стороны.
Что-то изменилось. Он по-прежнему улыбался, но его глаза… Эйла заметила, что отсветы огня придают им фиолетовый оттенок, и в его взгляде появилось нечто, помимо веселья. Она не поняла, что это такое, но ее тело восприняло заключенный в нем молчаливый призыв и отозвалось на него. На Эйлу нахлынули те же будоражащие кровь ощущения, которые она испытала, наблюдая за Уинни и гнедым жеребцом. Она застыла, глядя на мужчину как завороженная, но затем, сделав немалое усилие, резко тряхнула головой и, отвернувшись, принялась поправлять шкуры на постели, а потом взяла чашку и поднялась на ноги, стараясь не смотреть на него.
– Похоже, ты застенчива, – сказал Джондалар, и взгляд его стал менее пронзительным. Он уловил в ней сходство с молодыми женщинами, еще не познавшими Первой Радости. В нем проснулось настойчивое желание, и он проникся удивительной теплотой, всегда охватывавшей его при совершении этого ритуала. Он почувствовал, как по чреслам его разливается жар, и тут же ощутил резкую боль в ноге. – А впрочем, это даже к лучшему, – проговорил он, тихонько усмехнувшись. – Сейчас я для этого не гожусь.
Он снова улегся на постели, отодвинув в сторону и разгладив шкуры, которые Эйла подложила ему под спину, чтобы ему было удобнее сидеть. Он чувствовал усталость и боль во всем теле, которая стала еще резче, как только он вспомнил о событиях, в ходе которых так сильно пострадал. Ему не хотелось ни думать, ни вспоминать о чем бы то ни было. Его охватило желание закрыть глаза и погрузиться в забвение, в котором нет места боли. Эйла прикоснулась к его руке, и, повернув голову, он увидел, что она принесла ему чашку с какой-то жидкостью. Он выпил ее и вскоре почувствовал, как им овладевает дремота, а боль постепенно затихает. Он понял, что на него подействовало лекарство, и проникся благодарностью к Эйле. Но как же она догадалась о том, что ему нужно, если он ни словом с ней не обмолвился?
Эйла увидела, как исказилось от боли его лицо, вдобавок она знала о том, как сильно он изувечен. Будучи опытной целительницей, она приготовила настой дурмана еще до того, как он проснулся. Увидев, как морщинки у него на лбу разгладились и все его тело обмякло, она задула пламя в светильнике и прикрыла огонь в очаге валежником. Рядом с постелью Джондалара лежала меховая шкура, но Эйле не хотелось спать.
Она начала пробираться к выходу из пещеры, но, услышав негромкое ржание Уинни, подошла к ней. Она обрадовалась, увидев, что кобылка лежит на своем месте: поначалу запах незнакомого мужчины, появившегося в пещере, вызывал у нее опасения, усилившиеся после того, как она родила. Но значит, его присутствие больше не пугает лошадь, иначе она ни за что не позволила бы себе прилечь. Эйла присела рядом, потянулась к шее Уинни, погладила ее и почесала за ушами. Жеребенку, который лежал, тычась носом в соски матери, стало интересно, и он втиснулся между ними. Эйла приласкала и его, а затем выставила вперед руку с растопыренными пальцами. Жеребенок попытался пососать их, но, обнаружив, что молока в них нет, отправился обратно, поближе к материнскому вымени.
«У тебя замечательный малыш, Уинни, и он вырастет таким же большим и здоровым, как ты сама. Теперь рядом с тобой твой жеребенок, а рядом со мной живой человек. Просто не верится, что долгие годы, которые я провела в одиночестве, остались позади. – Неожиданно на глазах у нее выступили слезы. – Сколько полнолуний миновало с тех пор, как меня прокляли, с тех пор, как меня прогнали прочь. Но теперь я не одна. Здесь появился мужчина, Уинни, мужчина из племени Других, и мне кажется, он будет жить. – Эйла вытерла слезы тыльной стороной руки. – У него тоже порой что-то начинает течь из глаз. И он улыбнулся мне. А я улыбнулась ему.
Креб не ошибся, я действительно из племени Других. Айза велела мне отыскать таких же людей, как я, найти себе пару. Уинни! Может быть, мы с ним станем парой? Неужели он пришел сюда за мной? Неужели мой тотем привел его сюда?
Вэбхья! Это Вэбхья сделал так, чтобы мы с ним встретились! Он был избран точно так же, как когда-то была избрана я. Вэбхья, пещерный лев, посланный мне моим тотемом, подверг его испытанию и пометил его. Теперь Пещерный Лев стал и его тотемом. А это значит, что он под стать мне. Мужчина, чьим тотемом является Пещерный Лев, наделен силой, которая ставит его наравне с женщиной, принадлежащей к людям с таким же тотемом. Теперь я смогу родить других детей. – Эйла нахмурилась. – Впрочем, на самом деле дети рождаются не от тотемов. Я знаю, что зачала Дарка после того, как Бруд совокупился со мной. Дети рождаются от мужчин, а не от тотемов. Дон-да-ла – мужчина…»
Внезапно Эйле припомнилось, как приподнялся его половой член, когда ему захотелось помочиться, и замешательство, в которое ее привел взгляд его синих глаз. Она опять почувствовала какое-то странное возбуждение, внутренний трепет. «С чем связаны эти непонятные ощущения? Они появились впервые, когда я наблюдала за Уинни и гнедым жеребцом…
Темно-гнедой жеребец! А теперь у нее темно-гнедой жеребенок. Это жеребец сделал ей малыша. Дон-да-ла мог бы сделать мне ребеночка, стать моим мужчиной…
Но что, если я ему не понравлюсь? Айза говорила, что мужчины делают это, когда женщина им нравится. В большинстве случаев. Бруду я не нравилась. Но мне было бы приятно, если бы Дон-да-ла… – Эйла залилась румянцем. – Но я такая большая и уродливая! Он вряд ли захочет делать это со мной. Зачем ему такая, как я? Наверное, у него уже есть женщина. А вдруг он решит уйти отсюда?
Этого не должно случиться. Надо, чтобы он научил меня говорить словами. Может быть, он останется, если я буду понимать его слова?
Я выучу его слова. Все до единого. Возможно, тогда он останется, несмотря на то что я такая большая и уродливая. Я не хочу, чтобы он ушел отсюда. Я так долго жила в одиночестве».
Вконец разволновавшись, Эйла вскочила на ноги и вышла из пещеры. На черном небосводе появились густо-синие мягкие переливы, ночь близилась к исходу. Она стояла, всматриваясь в знакомые очертания возвышенностей, впадин и деревьев, которые становились все четче и четче. Ей захотелось вернуться в пещеру и еще раз взглянуть на мужчину, но она удержалась. Чуть позже она подумала о том, что не мешало бы принести ему свежей еды на завтрак, и направилась ко входу, чтобы взять пращу.