Он попытался подбодрить Тонолана улыбкой.
– Как ты себя чувствуешь?
Тонолан поморщился и тихо ответил:
– Ничего… Но охотиться на носорогов я сейчас вряд ли смогу…
Какое-то время братья молчали. Тонолан прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Каждый вдох отдавался в груди резкой болью, бедро с каждым часом ныло все сильнее и сильнее. Чем больше проходило времени, тем меньше становилась вероятность того, что Джондалар успеет переправиться через реку до начала зимних бурь. Тонолан был обречен на гибель, но он не хотел, чтобы ту же судьбу разделил и его брат. Он вновь открыл глаза.
– Джондалар, ты ведь и сам понимаешь, без посторонней помощи мне никак. Зачем тебе сидеть рядом?
– Что значит – никак? Ты молод и силен. Все будет в порядке.
– Времени осталось мало… На открытом месте нам все равно не выжить. Джондалар, иди! Ты отыщешь место для зимовья и…
– Да ты бредишь!
– Нет, я…
– Тогда зачем ты мне все это говоришь? Я понимаю все это и без тебя и знаю, что нам следует делать! У меня есть план!
– План? Какой такой план?
– Я раскрою его только после того, как обдумаю все детали. Может, ты хочешь поесть? Ты ведь ничего не ел.
Тонолан понимал, что брат не сможет оставить его. Он уже слишком устал, ему хотелось, чтобы эта мучительная агония закончилась как можно быстрее, он хотел, чтобы его старший брат выжил…
– Я не хочу есть, – сказал он, но, заметив в глазах брата тревогу, поспешил добавить: – А вот попил бы я с удовольствием.
Джондалар вылил в чашу остатки воды и, приподняв голову Тонолана, напоил его водой, после чего потряс мехом и сказал:
– Все. Пустой. Пойду налью еще.
Ему действительно хотелось поскорее выйти из палатки. Он понял, что Тонолан уже отказался от борьбы. Слова о плане были чистейшей выдумкой. Джондалар прекрасно понимал, что положение Тонолана безнадежно, ведь помощь можно было найти лишь на противоположном берегу реки…
Он поднялся на небольшую возвышенность, с которой хорошо просматривалась округа. Взгляд его упал на ветку, прибитую течением к торчавшему из воды камню. Он чувствовал себя таким же беспомощным, как и она. Вновь подчинив себя бесконтрольному иррациональному импульсу, он спустился к воде и, отшвырнув ветку подальше от берега, стал провожать ее взглядом. Ниже по течению он заметил еще одну иву и принялся пополнять свой скромный запас ивовой коры, прекрасно понимая, что она вряд ли сможет помочь его брату. Эта ночь обещала быть еще более тяжелой.
В конце концов он оставил берег Сестры и, вернувшись к небольшому шумливому ручью, наполнил мех водой, после чего направился к стоянке. Он так и не понял, что заставило его поднять глаза и посмотреть вверх по течению, тем более что шум воды заглушал здесь все прочие звуки. Он замер, приоткрыв рот от изумления.
На него неслась чудовищная водяная птица с длинной изогнутой шеей, высоким хохолком и злобным недвижным взглядом. В следующее мгновение он увидел, что на ее спине находятся совсем иные создания. Одно из этих существ приветственно взмахнуло рукой и воскликнуло:
– Хо-ла!
Никогда в жизни Джондалару не доводилось слышать столь приятных звуков.
Тыльной стороной ладони Эйла отерла со лба пот и с улыбкой посмотрела на маленькую золотистую лошадку, пытавшуюся схватить ее за пальцы. Кобылка боялась потерять Эйлу из виду и потому повсюду следовала за ней. Эйла нисколько не возражала против этого – ее вполне устраивала такая компания.
– Ну, лошадка? И сколько же мне нужно собрать для тебя зерна? – обратилась к ней Эйла, прекрасно владевшая языком жестов. Маленькая золотистая кобылка внимательно следила за движениями ее рук. Эйле вспомнилось собственное детство, когда она только-только начинала осваивать язык жестов, принятый в Клане. – Ты хочешь изучить этот язык? Или по крайней мере научиться понимать его? Рук-то у тебя все равно нет, верно?
Некоторые жесты сопровождались характерными звуками. Полностью беззвучным являлся только древний формальный язык, разговорная же его форма была озвучена. Стоило какому-либо звуку слететь с уст Эйлы, как у молоденькой кобылки тут же поднимались уши.
– Кобылка, тебе что – нравится меня слушать? – Эйла покачала головой. – Я кличу тебя то маленькой лошадкой, то маленькой кобылкой… Так дальше не пойдет. Мне кажется, тебе нужно дать какое-то имя. Может, ты хочешь услышать именно его? Хотелось бы знать, как тебя называла твоя мама… Только я вряд ли смогла бы произнести это имя.
Лошадка продолжала смотреть на нее во все глаза, словно понимая, что Эйла разговаривает именно с ней. В ответ на обращенные к ней жесты она тихонько заржала.
– Ты мне отвечаешь? Уинни!
Эйла попыталась изобразить нечто вроде лошадиного ржания. Услышав этот звук, кобылка вскинула голову и вновь заржала – на сей раз куда радостнее и громче.
– Выходит, это твое имя? – улыбнулась Эйла. Кобылка радостно замотала головой. Эйла рассмеялась. – Или всех жеребят зовут одинаково, или я чего-то не понимаю.
Эйла издала тот же звук и услышала в ответ радостное ржание. Так они забавлялись достаточно долго. Эйле вспомнилась совсем другая игра. Она играла в нее с маленьким Дарком, который мог воспроизвести любой звук, издаваемый ею. Креб рассказывал, что, когда ее нашли, она умела говорить на разные лады, немало поражая членов Клана. Ее радовало то, что Дарк унаследовал эту ее диковинную способность.
Эйле пришлось продолжить сбор зерен высокой односеменной пшеницы. В долине встречались и двузернянка, и рожь, похожая на ту, что росла возле пещеры Клана. Эйла все еще думала об имени для лошадки. Ей никогда не доводилось давать кому-либо имя. Она довольно улыбнулась. «Представляю, как бы удивило людей из нашего Клана, что я размышляю над именем лошади. Они и так считали меня странной…» Она стала любоваться резвящейся молодой кобылкой. «Как хорошо, что она живет со мной, – подумала Эйла, почувствовав подступивший к горлу комок. – С ней мне не так одиноко. Даже не представляю, как бы я без нее жила… Нет, ей действительно следует дать какое-то имя…»
Когда Эйла остановилась и подняла глаза к небу, солнце уже начинало клониться к западу. Небо поразило ее своей огромностью и красотой. На нем по-прежнему не было ни облачка, однако западная часть неба стала постепенно затягиваться белесой светящейся дымкой. Прикинув высоту солнца над горизонтом, очерченным вершиной утеса, Эйла остановилась. Заметившая это кобылка заржала и поспешила к ней.
– Может, нам пора возвращаться в пещеру? Только давай сначала попьем воды. – Положив руку на шею кобылке, Эйла повела ее к речке.
Деревья и кустарник, росшие у основания крутого южного склона, поражали обилием и пестротой красок, отражавших смену времен года: темная мрачноватая зелень сосен и елей была расцвечена золотистой, бледно-желтой, бурой и огненно-красной листвой. Эта укромная долина казалась особенно яркой на фоне окружавших ее тусклых и однообразных степей. Высокие стены защищали долину от ветра, и потому здесь было куда теплее, чем наверху. Обилие ярких красок говорило о том, что наступила осень, однако солнце продолжало пригревать по-летнему.