Я осторожно просунула лезвие в щель, надавила, почувствовав, что, кажется, нашла нужное место, поводила им туда-сюда, и панель подалась настолько, что мне удалось зажать ее край между большим и указательным пальцами, потянуть на себя и высвободить.
— Дальше ты, — сказала я, неохотно возвращая шкатулку. Она была тяжелой, а когда я ее наклоняла, в ней что-то перекатывалось.
— Спасибо.
Джейли взяла шкатулку, и в этот момент в заднюю дверь вошла чернокожая горничная. Хозяйка повернулась к ней, чтобы приказать принести свежих фруктовых пирожных, но при этом спрятала шкатулку в складках юбки.
— Чертовски любопытные твари, — обронила Джейли, проводин взглядом горничную. — В чем-то наличие рабов облегчает жизнь, но, имея их, очень трудно сохранить что-то в секрете.
Она поставила шкатулку на стол и надавила. С негромким протестующим щелчком крышка откинулась назад.
Запустив руку внутрь, Джейли вытащила сжатый кулачок, проказливо покосилась на меня и вдруг прочла лимерик [25] :
Джеки Хорнер в углу сидела,
Пирог рождественский ела.
Корку расковыряла,
Себе сливу достала…
Она с торжествующим видом разжала пальцы. И себя похвалила за дело!
Хотя я и ожидала увидеть что-то подобное, изобразить, будто это произвело на меня сильное впечатление, труда не составило. Драгоценные камни просто не могут не произвести впечатления, тем более что ни одно, самое подробное описание не может дать о них истинного представления. Шесть или семь камней переливались и вспыхивали на ее ладони — полыхающее пламя, безупречный льдистый кристалл, голубое свечение воды под солнцем и золотое, мерцающее око затаившегося тигра.
Сама того не желая, я подалась ближе и зачарованно заглянула в ее ладонь. «Довольно большие», — с типично шотландской сдержанностью охарактеризовал их Джейми. «Ну да, — подумала я, вспомнив это, — они ведь и вправду поменьше булыжников, в шкатулку помещаются».
— Поначалу я обзавелась ими ради денег, — говорила Джейли, с удовлетворением перебирая камни. — Они легче, занимают меньше места, и их проще перевозить или прятать, чем золото и тем более серебро. Тогда я и не догадывалась, что им может найтись другое применение.
— Какое? Неужели бхасмас?
Сама мысль о том, чтобы сжечь и обратить в пепел эти сверкающие вещицы, представлялась кощунственной.
— О нет, не эти.
Она собрала камни и высыпала их в карман. Казалось, туда пролился поток жидкого огня. Джейли удовлетворенно похлопала по карману и продолжила:
— Нет, для таких целей существуют мелкие камушки, у меня их полно. Эти нужны для другого.
Она пристально посмотрела на меня и указала головой на дверь в конце помещения.
— Пойдем в мою рабочую комнату, — предложила она. — У меня там есть кое-какие вещицы, на которые тебе, возможно, интересно будет взглянуть.
«"Интересно" — это очень мягко сказано», — подумала я.
Это была продолговатая, залитая светом комната с длинным рабочим столом-стойкой вдоль одной стены. Пучки сушеных трав свисали с потолка, другие, прикрытые марлей, были разложены на подставках для сушки вдоль другой стены. Кроме того, имелись вытяжные шкафы, буфеты, а в дальнем конце комнаты небольшой застекленный книжный шкаф.
В комнате у меня возникло легкое ощущение дежавю, но спустя мгновение до меня дошло, что оно почти полностью повторяет рабочую комнату Джейли в селении Крэйнсмуир, в доме ее первого мужа.
«Нет, второго», — тут же поправилась я, вспомнив обгоревшее тело Грега Эдгарса.
— Сколько раз ты побывала замужем? — полюбопытствовала я.
Начало своему благосостоянию Джейли положила, будучи замужем за вторым супругом, фискальным поверенным округа, где они жили, подделав его подпись и получив возможность распоряжаться его деньгами, а после этого отправив беднягу на тот свет. Я подумала, что успех этого предприятия мог подвигнуть ее усвоить сей образ действий для дальнейшего применения. В конце концов, Джейлис Дункан была пленницей своих привычек.
Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы произвести подсчет.
— Кажется, пять раз. Со времени моего прибытия сюда, — добавила она как бы между прочим.
— Пять раз, — повторила я за ней слабым эхом. Это, пожалуй, не просто привычка, а какая-то мания.
— Атмосфера здесь, в тропиках, весьма нездоровая, я имею в виду, для англичанина. — Эти слова сопровождались хитрой улыбкой. — Лихорадки, язвы, гнойники, расстройство желудка: всюду разносчики всевозможной заразы.
Улыбка лишний раз подтвердила, что к гигиене, во всяком случае к гигиене полости рта, у нее отношение заботливое. Зубы находились в прекрасном состоянии.
Она потянулась и легонько погладила небольшой стеклянный сосуд, стоявший на нижней полке. Наклейки на нем не было, но неочищенный белый мышьяк мне доводилось видеть и раньше. Больше всего меня радовало то, что я здесь ничего не ела.
— О, вот что должно тебя заинтересовать, — сказала Джейли, высмотрев банку на верхней полке, после чего приподнялась на цыпочки и, сняв сосуд, вручила мне.
Содержимое составляло неоднородное мелкозернистое вещество, смесь бурых, желтых и черных крупиц с полупрозрачными вкраплениями.
— Что это такое?
— Зомбирующий яд, — ответила Джейли и рассмеялась. — Мне показалось, тебе будет интересно взглянуть.
— А мне, — холодно произнесла я, — показалось, будто ты говорила, что ничего подобного здесь нет.
— Нет, — поправила она меня. — Я сказала, что Геркулес не мертв, и это действительно так.
Она взяла у меня банку и поставила на полку.
— Однако нельзя отрицать, что он становится более управляем, если раз в неделю принимает со своей похлебкой некоторую дозу этого снадобья.
— Из какой чертовщины оно делается?
Джейли рассеянно пожала плечами.
— Чуток одного, малость другого. Основой тут, кажется, служит какая-то мелкая рыба, плоская и пятнистая, очень забавная с виду. С нее снимают кожу и высушивают. Печень тоже идет в дело. Но сюда намешана еще всякая всячина — хотела бы я знать, какая именно.
— Ты не знаешь, что туда положено? — уставилась я на Джейли. — Но разве не ты это делала?
— Нет. У меня есть повар. По крайней мере, продали мне его как повара, но будь я проклята, если решилась бы отведать стряпню этого хитрого черного дьявола.
— Кто?
— Оунган — так черные называют своих ведунов и знахарей, хотя, если быть точной, Измаил говорил мне, что соплеменники называли его онисегун, или как-то в этом роде.