Я потянулась к нему и накрыла ладонью его изуродованную руку. Слезы потекли по моим щекам, теплые и утешающие, как летний дождь.
— Но ты не собираешься меня покинуть? — спросила я. — Ты не намерен умереть?
Он покачал головой и сжал мою руку в ответ.
— Ты моя храбрость, а я — твоя совесть, — прошептал он. — Ты мое сердце, а я твое сострадание. Мы никогда не сможем стать целым каждый сам по себе, в одиночку. Разве ты этого не знаешь, Сасснек?
— Я это знаю, — ответила я, и мой голос дрогнул. — И именно поэтому я так боюсь. Я не хочу снова стать половинкой человека, мне уже этого не вынести.
Он отвел прядь волос с моей мокрой щеки и привлек меня к себе, так близко, что я ощутила, как вздымается и опускается его грудь при каждом вздохе. Он был такой осязаемый, такой живой, и рыжие волосы светились золотом на его обнаженной коже. И тем не менее я уже теряла его однажды…
Джейми коснулся моей щеки, и его рука была почему-то холодной.
— Но ты все-таки не понимаешь, как мало значит для нас с тобой такая штука, как смерть, Клэр? — прошептал он.
Мои кулаки сами собой сжались, готовые стукнуть его по груди. Нет, я не считала, что смерть для нас ничего не значит.
— Но ведь все то время, пока тебя не было со мной, после Калодена… я ведь был мертв, разве не так?
— Ну, полагаю, да. Но это же только потому, что я… — я судорожно вздохнула, и он кивнул.
— Да, потому что ты была за двести лет от меня… и к тому времени я наверняка умер, Сасснек, — сказал он и усмехнулся. — От руки индейцев, или от клыков хищного зверя, или от болезни, или от веревки палача, или даже просто от старости — но я все равно умру.
— Да.
— И пока ты находилась в своем мире, в своем времени, через двести лет после этого дня, — я был мертв, разве не так?
Я кивнула, не находя слов. Ведь даже теперь, оглядываясь назад, я снова видела ту пучину отчаяния, в которую швырнула меня разлука… и из которой я все-таки выплыла, несмотря на все мучения.
И сейчас я стояла рядом с ним, находящимся в расцвете сил, и была просто не в состоянии думать о грядущем спуске с вершины. Джейми наклонился, сорвал пучок травы, растер тонкие стебли между пальцами.
— Человек словно трава луговая, — тихо заговорил он, наклонившись к самому моему уху. — Сегодня она цветет; завтра ее скосили и бросили в овин. — Он поднес листок к своим губам, поцеловал, а потом приложил к моему рту. — Я уже был мертв, моя Сасснек… и все равно я продолжал любить тебя.
Я закрыла глаза, ощущая на губах шероховатость зеленого листа, легкого, как солнечный луч или утренний ветерок.
— Я тоже тебя любила, — прошептала я в ответ. — И всегда буду любить.
Листок исчез. Не открывая глаз, я знала, что Джейми наклоняется ко мне… и вот уже моих губ коснулись его губы теплые, как солнце, легкие, как воздух.
— Пока живо мое тело, и пока живо твое — мы одна плоть, — услышала я. Пальцы Джейми касались меня — моих волос, подбородка, и шеи, и груди, и я дышала вместе с ним, и сливалась с ним… А потом устроилась, положив голову ему на плечо, и сила Джейми питала меня, и его слова становились моими мыслями.
— А когда мое тело исчезнет, моя душа все равно будет принадлежать тебе, Клэр… клянусь тебе в этом своей надеждой на рай. Я никогда не покину тебя.
Ветер зашелестел в листве каштана над нами, и аромат лета, богатые и сочные, окружили нас; пахло соснами и травой и зрелой земляникой, и теплыми от солнца камнями, и прохладной водой… и еще я ощущала резкий, отдающий мускусом запах тела Джейми, лежавшего рядом со мной.
— Ничто не исчезает, Сасснек. Все просто меняется.
— Это первый закон термодинамики, — сказала я, шмыгая носом.
— Нет, — возразил Джейми. — Это вера.
Инвернесс, Шотландия, 23 декабря 1969 года.
Он в десятый, наверное, раз посмотрел в расписание поездов, потом принялся бродить по гостиной пасторского дома, слишком взволнованный, чтобы усидеть на месте. Ждать оставалось еще час.
В комнате царил жуткий беспорядок; везде, где только можно было, громоздились картонные коробки. Он обещал увезти все отсюда до Нового года, кроме тех мелочей, которые Фиона хотела сохранить.
Он спустился в холл, вошел в кухню, ненадолго задержался перед древним холодильником, но решил, что не голоден, и захлопнул дверцу.
Ему хотелось, чтобы миссис Грэхэм и преподобный отец могли бы познакомиться с Брианной, а она — с ними. Он улыбнулся, глядя на пустой кухонный стол, вспоминая, как когда-то в юности он разговаривал с этими двумя пожилыми людьми, — его тогда охватила безумная — и безответная страсть — к дочери табачника, и он спрашивал, как узнать, в самом ли деле ты влюблен.
— Если ты спрашиваешь себя, влюблен ли ты, парень, — ты не влюблен, — заверила его миссис Грэхэм, постукивая ложкой по краю миски, в которой разводила тесто, чтобы подчеркнуть свои слова. — И держи свои лапы подальше от малышки Мэвис Макдовел, иначе ее папаша тебя просто убьет.
— Когда ты полюбишь, Роджер, ты поймешь это без слов, — благодушно произнес преподобный, обмакивая палец в крем для пирожных. И тут же весело отпрянул и засмеялся, потому что миссис Грэхэм угрожающе подняла ложку. — И не вздумай спутаться с юной Мэвис; я еще не настолько старый чтобы становиться дедушкой.
Ну что ж, они были правы. Теперь он знал, знал без слов, знал с того самого момента, когда впервые увидел Брианну Рэндэлл. Но вот чего он не знал наверняка — так это чувству ли Брианна то же самое.
Он больше не мог ждать. Он похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли ключи, сбежал вниз по ступеням и вышел под холодный зимний дождь, который зарядил сразу после завтрака. Преподобный и его жена говорили ему тогда, давно, что холодный душ — очень полезная штука. Впрочем, в случае с Мэвис ему это не помогло.
* * *
24 декабря 1969 год.
— Вот, смотри, сначала ставишь в духовку сливовый пудинг, и вон туда, поглубже, — маленькую кастрюльку с густым соусом, — давала последние инструкции Фиона, натягивая на голову пушистую вязаную шапку. Шапка была красная, Фиона отличалась маленьким ростом, и потому весьма напоминала садовую фигурку гнома. — И не прибавляй огонь слишком сильно, имей в виду, а то все сгорит. Но и не приворачивай кран совсем, а то после тебе ее не зажечь будет. А вот тут я написала, как надо завтра готовить птицу, все уже уложено в кастрюлю, вареные овощи я оставила вон в той большой желтой миске, они уже порезаны, надо их будет потом только всыпать в бульон, и… — Она порылась в кармане джинсов и извлекла листок бумаги, сплошь исписанный от руки, — и сунула его Роджеру.