– Я подумаю… – вздохнула она.
– Сделай это, – настаивал Танкован. – И разом обрубишь канат, которым Ферзяев пытается к тебе пришвартоваться. – Он цокнул языком. – Одну ниточку я уже обрубил.
– Что ты имеешь в виду?
– Я отобрал у него ключи от квартиры! – Максим не скрывал торжества. – И настоятельно порекомендовал не искать с тобой встреч. Слышишь, Таня?
– Слышу, – грустно молвила та. – Спасибо тебе…
– Где оптимизм и радость в голосе? – поинтересовался он. – Ты, наверное, не поняла: этот тип больше не появится здесь, перестанет тебя преследовать, запугивать и унижать.
– Я поняла, – так же тихо возразила Михеева. – И сказала тебе спасибо.
– Пожалуйста, – буркнул Максим.
– Не обижайся, – попросила адвокатесса. – Пойми и ты: я еще не привыкла к такой стремительной смене событий. Моя личная жизнь долгое время была похожа на спящее болото. И только сейчас я начинаю просыпаться, только теперь начинаю ощущать красоту и силу настоящего чувства, только благодаря тебе становлюсь счастливой…
– Ладно, – проворчал он. – Я понимаю.
– Скажи, ты дождешься меня, если я примчусь через пару-тройку часов? – Голос Михеевой зазвенел лукавством. – Не сбежишь на работу?
Танкован помрачнел. Сейчас ему предстоит сообщить этой щебечущей дурочке, что он не только не дождется ее возвращения, но и вообще не придет ночевать. А это непросто. Когда отношения только набирают обороты, когда важна каждая мелочь, каждая деталь, когда пустяшный знак внимания кажется добытой с неба звездой, когда слова воспринимаются значительно, ласки – горячо, а поступки – восторженно, такое признание равносильно краху, падению с небес на грешную землю. Нужно быть предельно осторожным, преподнося любую неприятную новость, а уж такую – тем паче. Здесь хороша полуправда, а значит, придется опережать события и выдавать за уже случившееся то, чему он еще не получил подтверждения. Чистая рулетка. Игра на поле.
– У меня для тебя сюрприз! – жизнерадостно хохотнул Максим. – Не хотел говорить вчера, чтобы не сглазить!
«Как бы и сейчас не сглазить, – подумал он. – Эта стерва Лиснянская почему-то медлит с хорошей вестью».
– Сюрприз? – обрадовалась Татьяна. – Ты хочешь мне сделать подарок?
Танкован замялся. Такая простота, как говорят, хуже воровства.
– В некотором роде, – неопределенно промычал он. – Я просто полагал… смел надеяться, что отныне мои успехи для тебя так же важны, как и твои – для меня. То есть я думал, что теперь мои радости – это и твои тоже.
– О, разумеется! – спохватилась Михеева. – Мне кажется, я обрадуюсь за тебя больше, чем за себя. Говори же, милый! Не томи.
– Меня повысили! – выдохнул он. – Ты только представь: вчерашний студент, на работе – без году неделя, а уже заметили, оценили!
– Это чудесно! – восхитилась адвокатесса. – Я плохо разбираюсь в ваших делах, но скажи: тебе доверили новый сложный проект?
– Лучше! – воскликнул Максим.
– А что может быть лучше после двух месяцев работы? – удивилась она. – Неужели тебя назначили старшим специалистом?
– Еще лучше! – Танкован даже взвизгнул. – Меня утвердили в должности начальника системного отдела!
– Я потрясена, милый, – восторженно прошептала Татьяна. – Я догадывалась, что ты гений, но даже не предполагала, что такой успешный. А велик ли отдел?
– Одиннадцать рыл плюс два консультанта, – горделиво сообщил он. – Оцени! В двадцать три года!
– Поздравляю! Я так рада за тебя, Максимка! Правда, так рада!
– Но есть одно скверное обстоятельство. – Его голос упал. – Очень скверное…
– Что такое? – встревожилась адвокатесса. – Ты здоров?
– Лучше бы я заболел! – Танкован перешел почти на хрип. – Я даже подумал: лучше бы мне вообще не предлагали повышения!
– Да что стряслось? – В ее голосе появились панические нотки. – Ты передумал… быть со мной?
– Наоборот, любимая! Я всем сердцем этого хочу. – Он выдержал паузу и произнес похоронным тоном: – Тем тяжелее для меня необходимость срочно принимать дела в новой должности, чтобы успеть к завтрашней планерке подготовить доклад. Боюсь, мне придется всю ночь корпеть за рабочим столом, вместо того чтобы ласкать тебя, гладить твои волосы, целовать твои глаза…
– Господи! – Татьяна облегченно вздохнула. – Это вся твоя беда?
– А разве этого мало? – укоризненно воскликнул Максим.
– Милый! Это, конечно, грустно, но не настолько, чтобы и самому терзаться, и меня пугать! Работай, сколько потребуется, мой гений, а я буду ждать тебя!
– Ты самая лучшая на свете, – печально резюмировал он. – До встречи, моя принцесса. – И нажал «отбой».
Где-то далеко, может быть, этажом выше, вдруг забили часы. Гулко и настойчиво, удар за ударом отмеряя непонятное время. О чем возвещают куранты в двенадцать двадцать?
Танкован удивленно поднял брови и прислушался. Сумасшедший и бестолковый звон. Как набат, как эхо тревожных перемен. Что за чудаки живут там, наверху? Может, у них не только часы, но и жизнь сломана? А может, наоборот, у него – который внизу – что-то не так? Пятнадцатый удар… Семнадцатый…
На двадцатом все смолкло. И в наступившей тишине вдруг весело запиликала трубка: «са-мо-лет… ма-ма… са-мо-лет».
Максим схватил телефон. На дисплее мигало: «Лиснянская». Криво улыбаясь, он нажал «ОК».
В сообщении было всего три слова: «Ты уволен, подонок!»
Максим ошеломленно заморгал. Он несколько раз прочитал текст, словно тот мог измениться или растаять на глазах, как нелепая шутка сокурсника-программиста. Но сообщение осталось прежним. И означало, что Анна Ильинична Лиснянская, не испугавшись угрозы, вышвырнула его на улицу, как дырявый башмак.
Танкован нажал «вызов».
Через мгновение в трубке запищали гудки, раздался щелчок, и надменный голос начальницы произнес:
– Чего тебе еще?
– Я не верю своим глазам! – с напускной веселостью воскликнул Максим. – Наверное, я получил от вас эсэмэс, предназначенный кому-то другому.
– Тебе повторить вслух? – ледяным тоном поинтересовалась Лиснянская. – Изволь. Ты уволен, мерзавец!
– Я так и думал, что это ошибка. Там было написано – подонок, – попытался сострить он.
– Ты уволен, подонок! – незамедлительно исправилась начальница.
– Это неразумно, – вздохнул Максим. – Вы не оставляете мне выбора. Самый короткий путь между двумя точками – прямая.
– Именно поэтому я и выбрала этот путь, – отчеканила женщина.
– Что это значит?
– Я пошла к Глебу Валерьяновичу и во всем покаялась. Одинокая женщина, ищущая любви или хотя бы понимания, иногда совершает непростительные ошибки. Мне было нелегко в этом признаться, а ему – еще тяжелее услышать мое признание. – Голос Анны Ильиничны дрогнул. – Но Глеб Валерьянович оказался настоящим мужчиной, великодушным и сильным человеком. Он простил меня…