Он вздрогнул от хлопанья крыльев. В стоявших вокруг лужах воды отразились трепещущие тени. Испуганные голуби пролетели над головой, устремляясь к месяцу, затем ринулись вниз, словно привязанные к террасе незримыми нитями. Тревожно воркуя, они скрылись внизу.
Где-то рядом послышался хриплый голос:
— Ты озадачиваешь меня, скюльвенд.
Демоны, как теперь знал Найюр, имеют много обличий. Они везде, они терзают мир своей разнузданной похотью. Птицы. Любовники. Рабы…
И прежде всего он.
— Убей Икурея, — ныл голос, — и псы сорвутся с цепи. Почему ты удержал свою руку?
Он обернулся к твари. К птице.
Найюр знал, что есть люди, поклоняющиеся птицам или, наоборот, проклинающие их. В Нансуре были священные павлины, кепалоранцы чтили лугового тетерева. При военных обрядах все айнрити приносили в жертву коршунов и соколов. Однако для скюльвендов птицы лишь помогали определить погоду, или указывали на то, что рядом волки, или возвещали смену времен года. А еще их ели, когда больше есть было нечего.
Так что это за тварь? Он поспорил с ней. Обменялся обещаниями.
— Ты твердишь мне об убийстве, — ровным голосом проговорил Найюр, — когда тебе следует заботиться о смерти дунианина.
Маленькое личико нахмурилось.
— Икурей плетет заговор, дабы уничтожить Священное воинство.
Найюр плюнул и повернулся к глади Менеанорского моря, по черной спине которого гигантский палец лунного света вел черту, разделяя воды надвое.
— Он нам нужен, чтобы найти другого… Моэнгхуса. Моэнгхус — более серьезная угроза.
— Дурак! — воскликнул Найюр.
— Я превыше тебя, смертный! — с птичьей горячностью ответила тварь. — Я из более жестокой расы. Ты не можешь постичь пределов моей жизни!
Найюр повернулся к птице боком, искоса глянул на нее.
— А почему? Кровь, что бежит в моих венах, не менее древняя. Как и порывы моей души. Ты не старше Истины.
Тварь едва слышно ухмыльнулась.
— Ты до сих пор не понимаешь их, — продолжал Найюр. — Прежде всего дунианин — это интеллект. Я не знаю их намерений, но я знаю вот что — они все превращают в инструмент для себя. И то, как они это делают, лежит вне пределов моего и даже твоего понимания, дермой.
— Ты думаешь, я их недооцениваю? Найюр отвернулся от моря.
— Это неизбежно, — пожал он плечами — Для них мы — почти дети, идиоты, только что вылезшие из чрева матери. Подумай об этом, пташка. Моэнгхус прожил среди кианцев более тридцати лет. Я не знаю твоих способностей, но вот что скажу: он превзошел их.
Моэнгхус… Даже произносить это имя было больно.
— Ты же сам говоришь, скюльвенд, что не знаешь моих способностей.
Найюр выругался и рассмеялся.
— Хочешь знать, что услышал бы в твоих словах дунианин?
— И что же?
— Позу. Тщеславие. Слабость, что выдает меру твоих сил и показывает множество направлений для атаки. Дунианин не стал бы опровергать твои заявления. Он даже подбодрил бы тебя в твоей уверенности. Он действует под прикрытием лести. Ему все равно, считаешь ты его ниже себя или своим рабом, пока остаешься в неведении.
Какое-то мгновение тварь смотрела на него в упор, словно скрытый смысл слов входил в его маленькую, как яблоко, головку цепочкой, слово за словом. Личико скривилось в подобии презрения.
— В неведении? В неведении относительно чего? Найюр сплюнул.
— Истинного твоего положения.
— И каково же мое истинное положение, скюльвенд?
— Тобой играют. Ты дергаешься в собственных сетях. Ты пытаешься управлять обстоятельствами, птичка, а они давно уже управляют тобой. Конечно, ты думаешь иначе. Как и у людей, власть занимает важное место среди ваших врожденных устремлений. Но ты всего лишь орудие, как и любой Человек Бивня.
Тварь склонила головку набок.
— И как же тогда мне стать своим собственным инструментом?
Найюр фыркнул.
— Сотни лет вы манипулировали событиями из тьмы — или так вы утверждаете. Теперь вы считаете, что делаете то же самое, что ничего не изменилось. Уверяю тебя, изменилось все. Ты думаешь, будто остаешься в тени, но это не так. Возможно, он уже знает, что ты подкатывал ко мне. Возможно, он уже знает пределы твоих возможностей и твои силы.
Найюр понимал, что даже древние твари разделят судьбу Священной войны. Дунианин обдерет их, как люди обдирают тушу бизона. Мясо пойдет в пищу, жир — на похлебку и топливо, из костей сделают орудия, шкура годится на шатры и щиты. Какими бы древними они ни были, их древность тоже можно сожрать. Дуниане — нечто новое. Вечно и бесконечно новое.
Как похоть или голод.
— Вам придется забыть старые пути, пташка. Придется идти нетореной тропой. Вы должны признать, что грубые обстоятельства ему на руку, вам с ним не тягаться. Вместо этого нужно ждать. Наблюдать. Вы должны найти и использовать возможность.
— Возможности… для чего?
Найюр воздел испещренный шрамами кулак.
— Убить его! Убить Анасуримбора Келлхуса, пока вы еще можете это сделать!
— Он — пустое место, — каркнула птица. — Пока он ведет Священное воинство на Шайме, он работает на нас.
— Дурак! — хохотнул Найюр.
Птица разгневанно взмахнула крыльями.
— Ты знаешь, кто я?
В лужах под ногами Найюра вспыхнули образы — шранки, бегущие по позолоченным от отблесков огня улицам, драконы, взлетающие в истерзанное небо, человеческие головы, дымящиеся на бронзовых копьях, чудовища с огромными крыльями… Пылающие глаза и прозрачная плоть.
— Смотри же!
Но Найюр крепко сжал в кулаке хору. Он не испугался.
— Колдовство? — расхохотался он. — Ты подбрасываешь кости волкам моих убеждений! Прямо сейчас, пока мы с тобой разговариваем, он изучает колдовство!
Свет угас, осталась только птица. Голова ее в лунном свете казалась белой.
— Адепт Завета, — сказал Найюр, — Он обучает его…
— Глупец. Это займет много лет…
Найюр сплюнул и печально покачал головой. Эта тварь до ужаса не соответствовала своей собственной мощи. Жалость к сильным — разве от этого не становишься великим?
— Ты забыла, пташка, что он выучил язык моего народа за четыре дня.
Он голый стоял на коленях в своих покоях, но не шевельнулся и не испугался, услышав приближавшийся звук шагов. Он Икурей Конфас I. И хотя в силу отсутствия выбора ему приходилось продолжать похабную игру со скюльвендом (ведь внезапность — залог победы), его подданные — это совсем другое дело. Наконец-то времена, когда приходилось следить за каждым словом и каждым шагом, закончились. Шпионы дядюшки отныне стали его шпионами.