Но можно ли ему доверять?
Из всех школ один Имперский Сайк подчинялся мирским властям. Ксерий, считавший всех людей столь же тщеславными и вероломными, как он сам, полагал, что они втайне негодуют на необходимость служить ему и презирают его недоверие. Адепты Имперского Сайка очень гордились тем, что соблюдали старинный Договор — документ, связывавший все школы с Кенеем и аспект-императором Поздней древности. Только Сайк хранил старинную верность. Остальных, особенно Багряных Шпилей, они считали почти узурпаторами, безрассудными наглецами, чья жадность угрожает самому существованию Немногих.
Люди вечно рассказывают возвеличивающие их истории, говорят о своем особом происхождении и исключительности, желая приукрасить неизбежную неприглядность фактов. Императору достаточно повторять за ними их истории, чтобы повелевать сердцами. Но эта аксиома ускользала от понимания Ксерия. Он слишком любил, чтобы все повторяли его собственную историю. Людьми движет лесть.
— Уверяю тебя, Кемемкетри, умения Имперского Сайка будут использованы уважительно и разумно, как предусматривает Договор. Лишь вы одни преодолели низость и распутство. Лишь вы сохранили верность и славу былого.
Лицо старика озарилось чем-то вроде триумфа.
— Ты оказываешь нам великую честь, о Бог Людей.
— Все ли готово?
— Почти, о Бог Людей.
Конфас кивнул и выдохнул. Он напомнил себе, что надо быть методичным и дисциплинированным.
— Сомпас рассказал тебе о Дарастии?
— Мы с Дарастием в Момемне использовали один Маяк, и я узнал о его гибели, когда он резко замолчал во время мысленного разговора. Поначалу я боялся самого худшего, о Бог Людей. Какое облегчение увидеть тебя и твои замыслы невредимыми.
Призывающий и Маяк — два полюса любой колдовской связи. Маяк — это якорь, спящий адепт. Он спит в известном Призывающему месте, а тот входит в его сны со своими посланиями. Поэтому, вспомнил Конфас, дядя так не доверял Сайку — через него проходило слишком много переговоров императора. Тот, кто контролирует посланца, контролирует и письмо. Это напомнило о…
— Ты знаешь о состоящем при скюльвенде новичке из Багряных? Его зовут Саурнемми. Священное воинство не должно узнать ни слова о том, что здесь произошло. — Он дал понять, как высоки ставки.
Глаза Кемемкетри от старости по-поросячьи заплыли, но видели по-прежнему остро.
— Если ты отдашь его нам живым, о Бог Людей, мы сумеем убедить этих дураков, что в Джокте все спокойно. Нам нужно только вывести его из строя до назначенного времени связи, а остальное сделают наши люди. Он скажет своим хозяевам все, что ты пожелаешь. Заверяю тебя, за Дарастия воздастся полной мерой.
Конфас кивнул, впервые осознав, что дарует императорскую милость. Он помедлил — совсем чуть-чуть, но этого было достаточно.
— Ты желаешь знать, что случилось, — сказал Кемемкетри. — Как погиб твой дядя… — На мгновение он потупился, затем выпрямился, словно в порыве решимости. — Я знаю только то, что передал мне мой Маяк. Но даже в этом случае нам есть что обсудить, о Бог Людей.
— Думаю, да, — ответил Конфас, снисходительно и нетерпеливо взмахнув рукой. — Но прежде всего главное, магистр. Прежде всего главное. Нам надо сломать скюльвенда. — Он посмотрел на магистра с мягкой улыбкой. — И уничтожить Священное воинство.
Конечно, мы становимся друг для друга опорой. Иначе почему мы пресмыкаемся, когда лишаемся возлюбленных?
Онтиллас. О человеческом безумии
История. Логика. Арифметика. Все это должны изучать рабы.
Неизвестный автор. Благородное семейство
Ранняя весна, 4112 год Бивня
Тактика Келлхуса и энатпанейский ландшафт не давали Ахкеймиону возможности полностью оценить потери Священного воинства. Несмотря на военные трофеи, после победы на равнинах Гертаэ Келлхус требовал, чтобы фураж добывался по мере продвижения, из-за чего Священное воинство вынуждено было рассеяться по пересеченной местности. Из подслушанных разговоров Ахкеймиону удалось узнать, что фаним не препятствуют их продвижению. Они прячут своих дочерей да оставшиеся зерно и скот, а все деревни и городки Восточной Энатпанеи сдаются.
Люди Бивня, одетые в трофейные наряды, с опаленными солнцем лицами, гораздо больше походили на фаним, чем на айнрити. Кроме щитов и знамен они отличались от врагов только оружием и доспехами. Исчезли длинные боевые одежды конрийцев, шерстяные сюрко галеотов и подпоясанные мантии айнонов. Почти все вырядились в пестрые халаты фаним, ехали на их грациозных конях, пили их вино из их кувшинов, спали в их шатрах с их женщинами.
Они изменились, и изменение коснулось не только экипировки. Оно проникло гораздо глубже. Прежние айнрити — те, что выступили из Врат Юга, — были предками нынешних. Точно так же, как Ахкеймион не узнавал в себе колдуна, явившегося в Сареотскую библиотеку, воины забыли о людях, которые с песнями вступили в пустыню Каратай. Те люди были чужими, они остались в далеком прошлом. Они, наверное, сражались еще бронзовыми мечами.
Бог собрал Людей Бивня в единое стадо. Он провел их сквозь битвы и пустыни, глад и мор, Он просеял их, как песок сквозь пальцы. Выжили лишь самые сильные из самых удачливых. У айнонов есть поговорка: «Братаешься, не хлеб преломляя, а врагов ломая». Еще сильнее это действует, понял Ахкеймион, когда ломают тебя. Нечто новое выковалось в кузнице их общих страданий, нечто твердое и острое. А Келлхус просто взял его с наковальни.
«Они принадлежат ему», — часто думал Ахкеймион, глядя, как угрюмое воинство цепочкой тянется по гребням и склонам холмов. Все они. И если их повелитель умрет…
За редким исключением Ахкеймион проводил время рядом с Келлхусом в Священной свите или поблизости, в полотняных стенах Умбилики, как айнрити стали называть походный шатер пророка. Поскольку пока ничто не опровергло их представления, они предполагали, что Консульт не оставляет попыток убить их вождя. Однако происхождение Келлхуса сулило гораздо больше того, чего он уже успел добиться.
В походных условиях допросы двух шпионов-оборотней происходили не часто, лишь время от времени. Твари ехали под охраной Багряных Шпилей в обозе, каждый в крытой повозке, вертикально растянутый на цепях. Ахкеймион участвовал во всех допросах, обрабатывая тварей при помощи тех немногих гностических Напевов Принуждения, которые он знал, — но без толку. Пытки, которые изобретал Келлхус, также не помогали, хотя после перед глазами Ахкеймиона долго стояло зрелище. Твари содрогались в дерьме, кричали и визжали, голоса их распадались на чудовищный хор. Затем из камня и грязи они хохотали:
— Чигра-а-а!.. Грядут беды, Чигра-а-а-а…
Ахкеймион никак не мог решить, что тревожит его сильнее: их лица, составленные из тысяч щупальцев, которые постоянно сжимались и разжимались, или бездонное спокойствие, с каким Келлхус смотрел на них. Никогда, даже в Снах о Первом Армагеддоне, он не видел таких крайних проявлений добра и зла. Никогда не чувствовал большей уверенности.