Уничтожая вероятности на каждом шагу, Анасуримбор Келлхус шел по следам своего отца во тьму, освещая фонарем работу древних нечеловеческих мастеров.
«Куда ты ведешь меня?» «Никуда… ни к чему хорошему».
Он молчал, уводя ее через лагерь, подальше от Шайме, к зеленеющим на западе вершинам. Она тоже ничего не говорила и только смотрела, как трава пачкает носки ее белых шелковых туфелек. Она даже забавлялась этим, специально пиная ногой заросли и стебли. Однажды она повернула вправо, чтобы пройти по нехоженой земле, и на мгновение им показалось, что они прежние Ахкеймион и Эсменет — проклятые и осмеянные, а не превозносимые и возвышенные. Чародей и его грустная шлюха. Она даже осмелилась пожать его холодную руку.
Что в этом плохого?
«Пожалуйста… идем дальше. Давай убежим отсюда!»
Только когда они оставили позади последние палатки, она действительно разглядела его: устремленные вперед глаза, затуманенные загадочной мыслью, выпяченную челюсть под заплетенной бородой. Они поднимались к тому самому полуразрушенному мавзолею, где прошлой ночью она нашла Келлхуса.
При дневном свете развалины выглядели иначе. Стены…
— Ты так и не пришла на похороны Ксина, — произнес наконец Ахкеймион.
Эсменет стиснула его пальцы.
— Я не вынесла бы.
Голос ее дрогнул. Эти слова казались жестокими, ужасными, несмотря на то, что она пережила в ночь смерти маршала Аттремпа.
«Его единственный друг».
— Пламя было ярким? — спросила она. Традиционный вопрос.
Они поднялись еще на несколько шагов. Его сандалии шуршали в желтых цветках амброзии. Несколько пчел сердито кружили и жужжали на фоне далекого грохота. Шум битвы. Из-за какой-то акустической причуды один безумный вопль поднялся к небесам, одновременно и хриплый, и звенящий металлом.
— Пламя было ярким.
Они приблизились к развалинам. Фундамент оплели травы и сорняки, внутри проросли тонкие молодые топольки, касаясь изувеченных ветвями стен. Эсменет восхищалась, разглядывая живые подробности, ускользнувшие от нее в темноте во время беседы с Келлхусом: паутина с попавшейся в нее гусеницей, болтающаяся на ветру, или овалы резьбы на восточной стене. Наверное, когда-то там были изображены лица.
«Что я делаю?»
На мгновение она вдруг нелепо испугалась за свою жизнь. Множество людей сочли бы, что она заслужила смерть за свои преступления… А Ахкеймион? Неужели потеря могла убить такого человека? Эсменет вдруг разозлилась на то, что он отдал ее Келлхусу.
«Ты должен был биться за меня!»
— Зачем мы здесь, Акка?
Не зная о ее безумных мыслях, он повернулся и вытянул руку, словно хвалился завоеванными землями.
— Я хотел показать тебе это.
Следуя за его указующей рукой, Эсменет посмотрела на лагерь, на проходы между палатками, расходящиеся, как узор сломанной ракушки, по вырубленным рощам и полям. И на затянутый дымом, неподвижный и мрачный под неестественно темным небом… Шайме.
Идущие от моря стены Татокара, белые, как зубы, охватывали сеть улиц и домов, раскинувшихся вокруг высот Ютерума. И на земле, и на стенах сверкало оружие. Две осадные башни Пройаса стояли внизу, окруженные солдатами. Северная башня пылала, как бумажная фигурка. Огромный столб дыма поднимался от ворот Процессий и низко стелился над городом, подсвеченный снизу колдовским пламенем. По обе стороны ворот гигантские глаза были выбиты, а бастионы казались покинутыми. Южнее, на дальнем конце разрушенного акведука, две осадные машины Чинджозы также добрались до цели, и у их основания темной массой толпились айноны, чтобы вскарабкаться на стены-лестницы.
Между полосами дыма сиял Первый храм.
Эсменет подняла руку ко лбу. Виной тому игра перспективы или расстояние, но все казалось таким медленным, словно происходило под водой или в какой-то вязкой среде.
Но так или иначе, оно происходило на самом деле…
— Мы взяли высоты, — сказала Эсменет шепотом, прозвучавшим громко, как крик. — Город наш!
Она повернулась к Ахкеймиону, взиравшему вниз с изумлением и благоговением.
— Акка… Разве ты не видишь? Шайме наш! Шайме наш!
В ее словах было так много — не только жар, не только слезы, туманившие глаза. Любовь. Насилие и откровение. Мор, голод, резня. Все, что они пережили. Все, что они выдержали.
Но он покачал головой, не отводя глаз от этого зрелища.
— Все ложь.
Затрубили рога, взывая к облакам.
— Что?
Он обернулся к Эсменет с ужасающе пустым взглядом. Она узнала эту пустоту: такими же были его глаза в ночь, когда он вернулся в Карасканд.
— Прошлой ночью ко мне приходил скюльвенд.
Грохотали фанимские барабаны. Облака продолжали сгущаться по злой воле кишаурим.
Подгоняемые криками командиров, фаланги джаврегов бросились вверх по склону, перехлестнули через обломки ворот Процессий и ринулись прямо в облако дыма, застилавшего город. Первые Багряные отряды следовали за ними, осторожно выбирая дорогу и прикрывая своих колдунов.
Из дыма поднимались очертания еще державшихся крепостных стен, и, когда отряды прошли в ворота, гейзеры сверкающего пламени ударили до самого верха. Каменные блоки обрушились. Сама земля, казалось, бормотала проклятия.
Первым из Багряных адептов в Шайме вступил Саротен, за ним Птаррам Старейший и Ти, который, несмотря на свой почтенный возраст, постоянно бранил джаврегов за нерасторопность. Перед ними открылась путаница улочек и домов, тянувшихся до основания Ютерума. Джавреги выслали вперед сотни пикетов, они вытаскивали из домов беспомощных амотейцев и убивали их. Из укрытий неслись вопли.
Птаррам Старейший погиб первым: его поразила в плечо хора, пока он подгонял свой отряд. Его тело упало и раскололось, как статуя. Проревев заклинание, Ти направил стаю огненных воробьев в темное окно соседнего дома. От взрывов разлетелись кровавые ошметки плоти, мусор и осколки. Затем Инрумми с руин крепостной стены ударил сверкающей молнией по западному фасаду здания. Воздух затрещал. Кирпичное строение осело. В открывшейся комнате стояла охваченная пламенем фигура, которая сделала шаг вперед и рухнула вниз.
Прикрытый широкими щитами джаврегов, Элеазар поднялся на верх стены около разрушенных ворот Процессий и оглядел свои войска. Он опирался на железный стержень, что торчал из обломков у его ног — остатки подъемной решетки. Он не видел Птаррама, но уже понял: с ним что-то случилось.
Они надеялись вовлечь Змееголовых в решительную схватку, но Сеоакти был слишком хитер. Этот шайгекский негодяй, оказывается, намеревался измотать их. Уничтожить по одному.
Элеазар посмотрел на лабиринт домов, на скопление стен и крыш, простиравшихся до подножия Ютерума и мраморных стен Первого храма. Он чуял хоры в стенах святилища — они затаились и ждали.