Всюду враги. Тайные враги.
«Слишком много… Слишком много». — Огонь очищает! — вскричал он. — Уничтожьте их! Сожгите дотла!
Долгожданный рог взревел на фоне языческого барабанного боя. Возвышаясь среди щитоносцев, Ялгрота Гибель Шранков воздел секиру к темному небу и прокричал кровавую клятву Гильгаоалу — могучему воплощению войны. Его сородичи ответили хриплыми воплями. Затем туньеры бросились вслед за Багряными адептами по руинам ворот Процессий. Разбитая плитка хрустела под тяжелыми сапогами.
Севернее Пройас и его конрийцы сражались на парапетах у стен. Одна из осадных башен сгорела, но сотни воинов карабкались по лестницам второй. Под градом стрел они спешили на помощь своему принцу. К югу от них айноны Чинджозы наблюдали бегство фаним от идущих на них с грохотом осадных башен. Воинственный Ураньянка и его мозероты первыми ступили на стены Татокара.
Туньеры в черных доспехах хлынули в город. Князь Хулвагра и граф Гокен во главе скавгов и косматых ауглишей ринулись на юг, по еще тихим улицам за айнонским участком стены. Граф Ганброта между тем продвинулся на север. Его инграулиши потрясали щитами, увешанными высушенными вражескими головами. Восточное направление они оставили Багряному Гурвикке и его темнокожим рабам.
Вскоре кианцы и амотеи в панике разбежались. Куда ни глянь, всюду их окружали мириады врагов в сверкающих кольчугах, ворвавшиеся на улицы Шайме, подобно белым волкам.
Фонарь угасал, и несколько секунд Келлхус держал его в ладонях, словно пытался вернуть к жизни теплом собственного тела. Огонек зашипел и совсем потух.
Но темнота поглотила не все. Келлхус увидел слабое свечение справа, откуда слышалось журчание текущей воды. Он не стал использовать Напев, чтобы не выдать свое присутствие, и продолжал путь во мраке.
Звук приближался, становился все более гулким. Тонкий туман оседал на коже, волосах и одежде. Свечение различалось все отчетливее — красноватый отблеск на мокрых камнях. Дважды Келлхус останавливался и ощупывал пол, желая удостовериться, что не сбился со следа отца.
Следы вывели его на балкон над широкой пещерой. Поначалу он видел только огромные завесы воды, низвергавшейся из мрака, так что казалось, будто он плывет вперед. Затем Келлхус заметил внизу точки света. Их было несколько, и они стояли поперек платформы, до которой водопад не доставал. Эти огни отражались на маслянистой поверхности небольшого пруда. Келлхус понял, что это жаровни, тускло горящие во влажном воздухе.
Отец?
Келлхус спустился по широкой лестнице, высеченной в стене. Камень и здесь был покрыт изображениями героических деяний поверх фривольных рельефов. Келлхус рассматривал огромные своды: каменную резьбу покрывали коркой минеральные осадки, отложившиеся за тысячелетия. Водопады пропадали во тьме — с ревом, с кружащейся на воде белой пеной. Они падали вниз с огромной, угрожающей высоты.
Десятки желобков, похожих на разрезанные пополам туньерские боевые рога, поднимались вдоль края водопада. Они направлялись наружу и внутрь, чтобы вода текла вниз, к полу. Однако только три из них достигали пенного потока, а остальные были сломаны. Они позеленели от времени, но сверкали медью там, где вода еще катилась по ним.
От водопадов поднималась лестница. Она доходила до обширного зала, где встречалась со своим зеркальным двойником и расходилась монументальным веером. На ступеньках вразброс лежали бронзовое оружие и доспехи — остатки некогда проигранной последней битвы. Когда Келлхус приблизился к основанию лестницы, в грохот потока вплелись голоса ручейков поменьше: журчание капель и плеск воды, текущей по камням. Воздух наполняла пещерная сырость.
— Они собирались здесь сотнями, — раздался голос из мрака, звонкий, несмотря на оглушительный рев водопада. — Даже тысячами. Перед Чревомором…
Куниюрская речь.
Келлхус остановился на ступенях, вглядываясь во тьму. Наконец-то.
Перед ним открылось пространство — широкое, как арена цирка в Момемне, и устланное обломками. Там, где когда-то пали воины, возвышались маленькие холмики праха. По широкому искусственному пруду, вырезанному в полу посередине зала, бесконечно разбегались волны. Вода, как черное зеркало, отражала свет жаровен, горевших у дальнего края этого бассейна. Над ними нависали толстые бронзовые лица и каскады водопада. В конце желобов стояли огромные бронзовые статуи — коленопреклоненные, тучные и нагие, с проделанными в спинах каналами, пустыми головами в масках и огромными челюстями. Они сидели на корточках полукругом, лицами к пруду, выражение их лиц менялось в красноватых отблесках. Из глаз и ртов статуй струилась вода, с плеском падая на камни. Пустая голова одного истукана была отбита и лежала в пруду у дальнего края; ее единственный глаз выступал над поверхностью черной воды.
— Омовение было для них священным, — продолжал голос. Келлхус спустился с последней ступени широкой лестницы, медленно пошел по полу. Он привык слышать сквозь голоса, но этот голос был гладким, как фарфор, — ровный и непостижимый. Но Келлхус очень хорошо знал его — как свой собственный голос.
Обойдя пруд, он увидел бледную фигуру. Человек сидел скрестив ноги за стеной воды, что извергалась изо рта одного из каменных монстров. Белокожий человек, закрытый гремящей прозрачной пеленой.
— Огни горят для тебя, — произнес он. — Я давным-давно живу во тьме.
Спокойствие Эсменет ужасало Ахкеймиона почти так же, как грохот на горизонте. Даже ветер вонял колдовством.
— Значит, он использует всех, — сказала она наконец. — Каждое его слово помогает ему манипулировать людьми… — Она смотрела так, словно разучилась моргать. — Ты хочешь сказать, что он использует меня?
— Я… я еще не все обдумал, но мне кажется, что он хочет… детей… Детей с его силой, его интеллектом и твоим…
— Значит, он выводит потомство. Да? А я — его породистая кобыла?
— Я знаю, как ненавистны должны тебе быть эти слова…
— Почему ты так думаешь? Меня использовали всю жизнь. — Она замолчала и посмотрела на Ахкеймиона с сожалением и гневом. — Всю мою жизнь, Акка. И теперь я стала орудием чего-то высокого — выше, чем мужчины и их вонючая похоть…
— Но зачем? Зачем вообще быть чужим орудием?
— Ты говоришь так, словно у нас есть выбор, — ты, адепт Завета! Выхода нет! Ты сам знаешь. Каждое наше дыхание используют!
— Откуда же твоя горечь, Эсми? Разве стать сосудом пророка — это…
— Из-за тебя, Акка! — с яростью крикнула она. — Из-за тебя! Почему ты не можешь отпустить меня? Ты знаешь, что я люблю тебя, и цепляешься за мою любовь. Лезешь мне в душу и дергаешь, дергаешь, дергаешь, мучаешь и терзаешь мое сердце, не даешь мне уйти!
— Эсми… я просил тебя, и ты пришла. Долгое молчание.
— Все, что сказал тебе Найюр… — проговорила она, и ее слова почти потонули в шуме далекого колдовства. — Почему ты думаешь, что Келлхус еще не рассказал мне об этом?