И в конечном итоге лишь сыновья смогут победить смерть.
«Ты поэтому вызвал меня? Из-за того, что умираешь?»
— Что это? — спросила Эсменет, подтягивая простыню к подбородку.
Келлхус резким движением подался вперед и уселся, поджав ноги. Он принялся вглядываться в освещенный свечами полумрак, прислушиваясь к приглушенному шуму возни за дверью. «Что он…»
Внезапно двустворчатая дверь распахнулась, и Келлхус увидел Пройаса, все еще слабого после болезни, — он скандалил с двумя из Сотни Столпов.
— Келлхус! — прорычал конрийский принц. — Отгони своих псов, или, клянусь богом, сейчас прольется кровь!
Повинуясь короткому приказу, телохранители отпустили Пройаса и вернулись на свои места. Принц остался стоять. Грудь его тяжело вздымалась, взгляд блуждал по роскошной полутемной спальне. Келлхус охватил его своими чувствами… Этот человек прямо-таки излучал безрассудство, но буйство его страсти создавало определенные трудности, в которых тяжело было разобраться. Он боялся, что Священное воинство погибло — как и все его люди, и что Келлхус каким-то образом послужил этому причиной.
«Ему нужно знать, что я такое».
— Что случилось, Пройас? Что это на тебя нашло, раз ты так возмутительно себя ведешь?
Но тут взгляд принца наткнулся на Эсменет, оцепеневшую от потрясения. Келлхус мгновенно распознал опасность.
«Он ищет повод».
У дверей была устроена внутренняя терраса; Пройас, пошатываясь, попятился к ограждению.
— Что она здесь делает?
Он в замешательстве смотрел на женщину.
— Почему она в твоей постели?
«Он не хочет понимать».
— Она моя жена… Так что случилось?
— Жена?! — воскликнул Пройас и поднес ладонь ко лбу. — Она твоя жена?
«До него доходили слухи…» - Пустыня, Пройас. Пустыня оставила след на всех нас. Принц покачал головой.
— К черту пустыню, — пробормотал он, потом, охваченный внезапной яростью, поднял взгляд. — К черту пустыню! Она же… она… Акка любил ее! Акка! Ты что, забыл? Твой друг…
Келлхус опустил глаза, с печалью и раскаянием.
— Мы подумали, что он хотел бы этого.
— Хотел? Хотел, чтобы его лучший друг трахал шлю…
— Да кто ты такой, чтобы говорить об Акке со мной! — выкрикнула Эсменет.
— Ты о чем? — спросил Пройас, бледнея. — Что ты имеешь в виду?
Он поджал губы; глаза его потухли, правая рука поднялась к груди. Ужас открыл новую точку в бурлении его страстей — возможность…
— Но ты же сам знаешь, — сказал Келлхус. — Изо всех людей ты менее всего имеешь право судить.
Конрийский принц вздрогнул.
— Что ты имеешь в виду?
«Давай… Предложи ему перемирие. Продемонстрируй понимание. Покажи бессмысленность его вторжения…»
— Послушай, — сказал Келлхус, потянувшись к собеседнику словами, тоном и каждым оттенком выражения. — Ты позволил своему отчаянию править собой… А я повелся на дурные манеры. Пройас! Ты — один из лучших моих друзей…
Он отбросил простыни, спустил ноги на пол.
— Давай выпьем и поговорим.
Но Пройас зацепился за его предыдущее замечание — как того и желал Келлхус.
— Я желаю знать, почему не имею права судить. Что это означает, «лучший друг»?
Келлхус с болью поджал губы.
— Это означает, что именно ты, Пройас, — ты, а не мы — предал Ахкеймиона.
Красивое лицо оцепенело от ужаса. Сердце лихорадочно заколотилось.
«Мне следует действовать осторожно».
— Нет, — отрезал Пройас.
Келлхус разочарованно прикрыл глаза.
— Да. Ты обвиняешь нас, хотя на самом деле считаешь, что сам должен нести ответ.
— Ответ? За что? — Принц фыркнул, словно испуганный юнец. — Я ничего не сделал.
— Ты сделал все, Пройас. Тебе нужны были Багряные Шпили, а Багряным Шпилям был нужен Ахкеймион.
— Никто не знает, что случилось с Ахкеймионом!
— Ты знаешь… Я вижу это знание в тебе. Конрийский принц отшатнулся.
— Ты ничего не видишь! «Так близко…»
— Конечно вижу, Пройас. Как ты можешь до сих пор сомневаться во мне, после всего, что было?
Но прямо у него на глазах что-то произошло: непредвиденная вспышка осознания, каскад противоречий, слишком сильных, чтобы их можно было заглушить. «Какое слово…»
— Сомневаться? — выкрикнул Пройас. — А как я могу не сомневаться? Священное воинство стоит на краю пропасти, Келлхус!
Келлхус улыбнулся, как прежде улыбался Ксинем над тем, что казалось ему одновременно и трогательным, и глупым.
— Бог испытывает нас, Пройас. Он еще не вынес приговор. Скажи, как может быть испытание без сомнений?
— Он испытывает нас… — с непроницаемым лицом повторил Пройас.
— Конечно, — печально произнес Келлхус. — Просто открой свое сердце, и ты сам все увидишь!
Открыть свое…
Пройас оборвал фразу; глаза его до краев наполнились недоверием и страхом.
— Он говорил мне! — внезапно прошептал он. — Так вот что он имел в виду!
Острая тоска во взоре, боль, сражавшаяся с дурными предчувствиями, — все это внезапно рухнуло, сменившись подозрительностью и недоверием.
«Кто-то предупредил его… Но кто? Скюльвенд? Неужели он зашел так далеко?»
— Пройас…
«Мне следовало убить его».
— А как насчет тебя, Келлхус? — бросил Пройас. — Ты сам-то сомневаешься? Великий Воин-Пророк боится будущего?
Келлхус взглянул на Эсменет и увидел, что она плачет. Он сжал ее холодные руки.
— Нет.
«Я не боюсь».
Пройас уже отступал, пятясь, через двустворчатую дверь, в ярко освещенную прихожую.
— Ну так будешь.
Свыше тысячи лет огромные известняковые стены Карасканда смотрели на холмистые просторы Энатпанеи. Когда Триамис I — возможно, величайший из аспект-императоров — возвел их, его хулители в Кенейской империи потешались над такой тратой сил и средств, заявляя, что он, победивший всех врагов, не нуждается в стенах. Триамис же, как писали летописцы, отмахнулся от их замечаний, сказав: «Никто не может победить будущее». И действительно, за последующие века Триамисовы стены, как их прозвали, не раз сдерживали ход истории, если не направляли его в иную сторону.
День за днем трубы айнрити пели на высоких башнях, созывая Людей Бивня на крепостные валы, ибо падираджа с безрассудной яростью гнал людей на приступ могучих укреплений, будучи убежден, что силы голодающих идолопоклонников на исходе. Изможденные галеоты, конрийцы, тидонцы становились к военным машинам, оставшимся от прежних защитников Карасканда, стреляли из катапульт горшками с кипящей смолой, а из баллист — огромными железными стрелами. Туньеры, нансурцы и айноны собирались на стенах, под парапетом с бойницами, и прикрывались щитами от ливня стрел, что временами заслонял солнце. И день за днем отбрасывали язычников.