Принц Саубон заорал дурным голосом, обещая пятьдесят золотых талантов лучнику, который сумеет убить сапатишаха, и десять — тому, кто сумеет его ранить. Оценив ветер, кое-кто из агмундрменов натянул луки и сделал несколько выстрелов наугад. Большинство стрел не долетело до противника, но некоторые все же преодолели расстояние, разделявшее два войска. Всадники делали вид, будто ничего не замечают, пока один из них вдруг не схватился за горло и не рухнул на землю.
Люди Бивня разразились смехом и улюлюканьем. Они принялись колотить по щитам, свистя и вопя. Свита сапатишаха рассыпалась в разные стороны. На месте остался лишь один: знатный человек в великолепном белом одеянии, расшитом черно-золотыми узорами. Видимо, он не испугался, поскольку остался недвижен под градом насмешек. И айнрити, все до единого, поняли, что видят великого Скаура аб Налайяна, которого нансурцы называют Сутис Сутадра, Южный Шакал.
Стрелы, выпущенные галеотами, усеяли землю вокруг него, но сапатишах не шелохнулся. Все больше и больше стрел вонзались в землю — агмундрмены оценили расстояние и силу ветра. Глядя на айнрити, сапатишах достал из-за темно-красного кушака нож и невозмутимо принялся чистить ногти.
Теперь уже фаним разразились хохотом и принялись колотить по круглым щитам сверкающими на солнце саблями. Казалось, будто сама земля содрогнулась — такой поднялся шум. Два народа, две религии, готовые ненавидеть и убивать, стояли друг против друга на Равнине Битвы.
Затем Скаур поднял руку, и барабаны зарокотали снова. Строй фаним двинулся вперед. Люди Бивня замолчали, опустили пики и сомкнули щиты. Все начиналось заново.
Кианцы постепенно набирали скорость, поднимая клубы пыли. Словно повинуясь ритму барабанного боя, передние ряды слаженно, единым движением опустили копья и пустили коней в галоп. С пронзительным криком они ринулись на айнрити, а конные лучники разлетелись по сторонам, осыпая северян стрелами. Язычники шли волна за волной, и их было куда больше, чем утром. Они жертвовали целыми отрядами за пядь земли. Там, где стояли юсгальдеры из Галеота, потрепанные кюрвишмены, нангаэлы и варнуты из Се Тидонна, кианцы выбирались из ложбины и стали теснить железных людей. Сломанные копья, изувеченные лица, порванная сбруя. Изогнутые сабли раскалывали шлемы, ломали ключицы через кольчуги. Обезумевшие кони врезались в ряды щитов. И в тот самый момент, когда казалось, что напор язычников стал ослабевать, из пыли вынырнули новые воины; они скакали прямо по трупам, шли в атаку на выстроившихся ступенями пехотинцев. Было уже не до тактики и не до молитв; осталась лишь ожесточенная схватка, в которой каждый стремился убить врага и уцелеть.
В нескольких местах строй айнрити дрогнул, возникли бреши… И тут, словно из слепящего солнца, появились кишаурим.
Саубон плашмя ударил нескольких убегавших юсгальеров, но это не дало никакого результата. Обезумев от ужаса, они спасались от кианских всадников в позолоченных доспехах.
— Бог! — взревел Саубон, кидаясь навстречу койяури. — Так хочет Бог!
Его вороной врезался в скакуна язычника, оказавшегося на пути у принца. Кианский конь, уступавший размерами северному, пошатнулся, и Саубон вонзил меч точно в шею ошеломленного всадника. Он развернулся и отразил мощный удар кианца в развевающемся темно-красном одеянии. Вороной пронзительно заржал и отпрыгнул вбок, так что галеот оказался бок о бок с язычником — но Саубон был выше. Он врезал кианцу рукоятью меча, и тот свалился с лошади; лицо его было разбито в кровь. Тут чей-то клинок скользнул по шлему Саубона. Принц полоснул оставшегося без всадника коня по заду, и тот пошел метаться среди собак-язычников; затем с размаху рубанул по морде лошадь нападавшего. Та встала на дыбы и скинула всадника. Саубон развернул вороного и затоптал визжащего нечестивца.
— Так! — выкрикнул он, атаковав другого язычника и разрубив ему щит.
— Хочет! — Его второй удар раздробил руку, сжимавшую щит.
— Бог! — Третий удар расколол серебристый шлем и рассек смуглое лицо на две части.
Койяури, стоявший за оседающим наземь покойником, заколебался. А вот те, кто был за спиной у Саубона, — нет. Копье скользнуло по спине, зацепилось за кольчугу и едва не выкинуло принца из седла. Саубон привстал на стременах, снова ударил и выбил копье. Когда противник потянулся за изогнутым мечом, Саубон всадил клинок в сочленение его доспеха. Еще один. Язычники кружили вокруг принца, но приблизиться не решались.
— Трусы! — выкрикнул Саубон, пришпорил коня и с безумным смехом ринулся на врагов. Те в ужасе попятились — и это стоило жизни еще двоим из них. Но вороной Саубона вдруг поднялся на дыбы и споткнулся… Опять лошадь, так ее перетак! Принц тяжело рухнул на землю. Мысли спутались. Движущийся лес ног и копыт. Недвижные тела. Истоптанная трава. Встать… встать… скорее встать! Бьющийся в агонии вороной лягнул Саубона. Огромная тень нависла над ним. Копыта с железными подковами ударили о землю рядом с его головой. Саубон ткнул мечом вверх, почувствовал, как острие скользнуло по броне лошади, а потом вонзилось в мягкий коричневый живот. Брызнувший на миг солнечный свет. Саубон, пошатываясь, поднялся на ноги. Но что-то обрушилось на его шлем и вновь швырнуло принца на колени. От следующего удара он полетел лицом в траву.
О господи! По сравнению с землей его ярость казалась такой пустой, такой бренной! Саубон потянулся вперед и ухватил чужую руку — холодную, мозолистую, с гладкими ногтями. Мертвую руку. Принц взглянул поверх спутанной травы и увидел мертвеца. Айнрити. Лицо было сплющено об землю и залито кровью. Покойник потерял шлем, и светло-русые волосы выбились из-под кольчужного капюшона. Мертвец казался таким тяжелым, таким неподвижным — как сама земля…
Кошмарный момент узнавания, слишком нереальный, чтобы испугаться.
Это его лицо! Он сжимает свою собственную руку!
Саубон попытался закричать.
Не получилось.
Но потом послышался топот тяжелых копыт, крики на знакомых языках. Саубон выпустил холодные пальцы, с трудом поднялся на четвереньки. Обеспокоенные голоса. Кто-то невидимый поставил его на ноги. Саубон очумело уставился на землю, на пустое место, где мгновение назад лежал его собственный труп…
«Эта земля… Эта земля проклята!»
— Вот, держитесь за меня.
Голос звучал отечески, словно его обладатель обращался к сыну, получившему жестокий урок.
— Вы спасены, мой принц. Куссалт.
«Спасен?»
— Вы не ранены?
Саубон перевел дух, сплюнул кровь и выдохнул:
— Только помят…
Буквально в нескольких ярдах от них рубились шрайские рыцари и койяури. Звон оружия, блеск стальных клинков на фоне солнца и неба. Так красиво. Так невероятно далеко, словно картина, вытканная на гобелене…
Саубон молча повернулся к конюху. Старый воин выглядел измученным и обессилевшим.
— Вы удержали брешь, — сказал Куссалт, и в глазах его было странное выражение: изумление, если не гордость.