Еще один урок матери. Императрица с головой заваливала сына кровавой историей его предшественников и наставляла, приводя бесконечные примеры прошлых бедствий. Тот был слишком доверчив, а тот — чересчур жесток, и так далее. Вот Сюрмант Скилура II, державший под рукой чашу с расплавленным золотом, чтобы швырять ею в того, кто вызовет его неудовольствие, был чрезмерно жесток. А вот Сюрмант Ксантий, с другой стороны, был чересчур воинствен — завоевания должны обогащать, а не разорять. Зерксей Триамарий III был слишком толстым — настолько толстым, что, когда он ехал верхом, рабам приходилось поддерживать его колени. Его смерть, как со сдавленным смешком сообщила Икурей, была вопросом эстетической уместности. Император должен выглядеть как бог, а не как разжиревший евнух.
Слишком много того и слишком много сего. «Этот мир не ограничивает нас, — однажды объяснила Ксерию неукротимая императрица, помаргивая распутными глазами, — и потому мы должны ограничивать себя сами — подобно богам… Дисциплина, милый Ксерий. Мы должны подчиняться дисциплине».
Вот уж чем-чем, а дисциплиной Ксерий обладал в избытке. Во всяком случае, он так считал.
Когда императорская колесница выехала со двора, ее окружили кидрухили, элитная тяжелая кавалерия, и бегуны с факелами; сияющая процессия принялась спускаться с Андиаминских Высот в темную, дымную котловину Момемна. Двигаясь неспешно, чтобы бегуны поспевали за ней, колесница прогрохотала по Императорскому району и выехала на длинную дорогу, соединяющую дворцовый район с храмовым комплексом Кмираля.
Множество жителей Момемна стояло вдоль дороги, силясь хотя бы на миг увидеть своего божественного императора. Очевидно, слух об его краткосрочном паломничестве разлетелся по городу. Ксерий поворачивался из стороны в сторону, улыбался и время от времени лениво вскидывал руку в приветственном жесте.
«Так, значит, он желает, чтобы это было предано гласности…»
Сперва император почти ничего не видел, кроме бегунов и факелов у них в руках, и ничего не слышал, кроме стука копыт по брусчатке. Однако чем дальше они отъезжали от дворца, тем больше народу скапливалось вдоль дороги. Вскоре толпа рабов и дворцовых слуг подступила к факелоносцам на расстояние плевка; лица собравшихся оказались ярко освещены, и Ксерий понял, что они насмехаются и глумятся над императором, когда он им машет. На миг он испугался, как бы у него не остановилось сердце. Он ухватился за бортик колесницы. Как он мог свалять такого дурака?
Сквозь аромат благовоний пробивалась отчетливая вонь дерьма.
Императору показалось, будто в считанные мгновения сотни обернулись тысячами, и число собравшихся все продолжало увеличиваться — равно как и их злоба и наглость. Вскоре воздух уже звенел от криков. Перепуганный Ксерий смотрел, как свет факелов выхватывает из темноты одно немытое лицо за другим; некоторые смотрели на императора с презрением, другие ухмылялись, третьи орали и бесновались. Процессия продолжала двигаться вперед, и пока что ей никто в этом не препятствовал, но ощущение пышности и великолепия исчезло без следа. Ксерий судорожно сглотнул. По спине императора зазмеились струйки холодного пота. Он усилием воли заставил себя снова смотреть только вперед.
«Именно этого он и хотел, — подумалось Ксерию. — Помни о дисциплине!»
Офицеры принялись выкрикивать команды. Кидрухили взялись за дубинки.
Процессия получила краткую передышку, пока пересекала мост через Крысиный канал. На его черной воде лениво покачивались красивые барки, окутанные подсвеченной факелами дымкой благовоний. Торговцы и наложницы, поднимаясь с подушек, вскидывали глиняные таблички с пожеланиями, чтобы разбить их в честь императора. Однако Ксерий невольно заметил, что их взгляды задолго до того, как он проехал мимо, обратились к ожидающей толпе.
Процессию снова окружили взбунтовавшиеся горожане. Женщины, старики, калеки, даже дети — все вопили и потрясали кулаками… Скользнув взглядом по толпе, Ксерий заметил сифилитика; тот катал на языке прогнивший зуб, а когда императорская колесница проехала мимо, плюнул в нее. Зуб упал куда-то между колесами…
«Они действительно терпеть меня не могут, — понял Ксерий. — Они меня ненавидят… Меня!»
Но это изменится, напомнил он себе. Когда все закончится, когда плоды его трудов станут явными, они начнут прославлять его, как не славили никого из императоров. Они будут радоваться, глядя на караваны рабов-язычников, несущих дань в столицу, на ослепленных королей, которых приволокут в цепях к подножию императорского трона. Они будут смотреть на Икурея Ксерия III и знать — знать! — что он и вправду аспект-император, восставший из пепла Киранеи и Кенеи, чтобы подчинить себе весь мир и вынудить все племена склониться перед ним и поцеловать его колено.
«Я им покажу! Они меня еще узнают!»
Колесница выехала на огромную площадь Кмираля, и рев толпы достиг апогея. У Ксерия перехватило дыхание, он оцепенел. Ехавшие впереди кидрухили остановились, колонна смешалась. Ксерий увидел, как лошадь одного из кавалеристов поднялась на дыбы. Кидрухили, ехавшие сзади, послали коней в галоп, чтобы обеспечить безопасность с флангов. Все они выхватили дубинки и размахивали ими в качестве предупреждения, лупя всякого, кто подходил слишком близко. За пределами круга их сверкающих доспехов бушевало людское море. Сплошная толпа нищих, затопившая площадь от храмов до базальтовых колонн Ксотеи.
Ксерий вцепился в бортик колесницы с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Все они… Снова и снова выкрикивали это имя…
Страх, головокружение, и такое чувство внутри, будто падаешь куда-то.
«Это он настроил их против меня? Это покушение?»
Император увидел, как кидрухили, работая дубинками, клином врезались в толпу. И внезапно усмехнулся, оскалился от свирепого наслаждения. Именно так боги утверждают себя — кровью смертных! Горожане шарахнулись в разные стороны, и шум возрос вдвое. Несколько сияющих всадников споткнулись и исчезли в толпе, но их место заняли другие. Дубинки вздымались и опускались. Засверкали мечи.
Колесничий, сдерживая лошадей, обеспокоенно взглянул на Ксерия.
«Ты смотришь императору в глаза?»
— Вперед! — взревел Ксерий. — На них! Пшел! Расхохотавшись, он перегнулся через бортик и плюнул на свой народ, на тех, кто смел выкрикивать другое имя, когда перед ними стоял богоподобный Икурей Ксерий III. Какая жалость, что он не умеет плеваться расплавленным золотом!
Колесница медленно покатилась вперед, кренясь и подбрасывая Ксерия всякий раз, когда под колесами оказывался кто-нибудь из упавших. Императора мутило, сердце от страха жгло как огнем, но им овладело неистовство, исступление, ликование от близости смерти. Факелоносцев одного за другим втягивали в толпу, но кидрухили держались стойко и с боем прокладывали дорогу императору. Их мечи поднимались и опускались, поднимались и опускались, и Ксерию казалось, что он карает чернь собственными руками.
Так, хохоча, словно безумец, император Нансурии проехал между рядами подданных к растущей громаде храма Ксотеи.