— Спроси его, — сказала Атта своей подчиненной.
— Это правда? — неловко вымолвила Сэм, вид у нее был одновременно ошарашенный и сокрушенный. Очень непрофессионально.
«Да она в меня влюбилась», — совсем не к месту подумал Томас.
— Да, — сказал он.
А может, это случилось раньше.
— Вот почему утром вы первым делом бросились домой.
— Я хотел вам сказать, просто…
В мгновение ока поведение Сэм стало жестким и циничным — профессиональным. Почему-то это расстроило Томаса почти так же, как наставленный на него пистолет.
— Хотел? — спросила она. — Так чего ж не сказал?
«Куда ты подевалась, Сэм?»
— Не знаю, но…
— Так этот тип преподаватель психологии? — фыркнул Дин Хини из-за спины агента Атты. — Напомните мне, чтобы я не отдавал своих детей в Колумбийский университет.
Пистолет, обвинения в его адрес, Сэм — Томас почувствовал приближение сердечного приступа.
— Нейл был моим лучшим другом восемнадцать лет, — пылко произнес он. — Восемнадцать лет! Чего же вы от меня ждали?
— Правильного решения, — сказала агент Атта.
— Значит, сдавать друзей федералам это всегда правильно? И вы еще толкуете о каком-то чертовом кризисе доверия? Нет. Я должен знать наверняка.
Агент Атта достала наручники.
— Скажите честно, агент Атта, — быстро произнес Томас — Если бы федералы гнались за кем-то, кого вы любите, неужели бы вы сразу же выложили им все начистоту?
Похоже, вопрос застал ее врасплох. Атта нервно взглянула на Сэм.
— Осторожно, — предупредил Хини. — Это может быть какая-нибудь заморочная ловушка. Они мастаки.
— Твое мнение, Саманта? — спросила Атта.
Внезапный безрассудный страх, что агент Атта вот-вот прикончит его, охватил Томаса.
«Пистолет, пистолет, настоящий пистолет!» — панически пронеслось у него в голове.
— Думаю, он нам пригодится, — поспешно ответила Сэм. — Он понимает действия Кэссиди, Шелли. И считает, что знает, зачем все это. Он может дать нам мотив — настоящий мотив.
— Мотив?
— Лучше, чем все эти шуты из Центра. [29] Намного лучше.
Большие шоколадно-карие глаза Атты на мгновение задержались на Томасе.
— Говори, — приказала она.
— Это долгая история, — ответил Томас.
— Тогда поедешь со мной, — сказала Атта, засовывая в кобуру свой «глок».
17 августа, 19.01
Томас пришел в смятение, когда увидел перед своим домом столько автомобилей: две патрульные машины из Пикскилла, парочка машин без особых примет и черный фургон, по всей видимости принадлежавший группе реагирования. Яркие мигалки, как в комиксе, окрашивали стены дома в разные цвета. Инверсионные следы самолетов, протянувшиеся в небе, блекли, обращаясь в фиолетовые перистые облака, по мере того как ночь напрягала свою хватку. Они приехали незадолго до наступления темноты.
Шелли выехала на лужайку, затем отогнала машину на стоянку.
— Послушайте, профессор, вы еще далеко не в безопасности, — сказала она, внимательно глядя на Томаса. — Мы могли бы обвинить вас в том, что вы препятствовали следствию, укрывали беглеца, а может, даже были и соучастником. Вы слишком умны, чтобы думать, что мы тут же отправим вас за решетку, но сами видите, какой оборот принимают события. Все может случиться.
— Не беспокойтесь…
— Сначала дослушайте, — прервала его Атта. — И вот теперь вы взяли на себя ответственность за все ваши идиотские поступки, что в этом деле — большая редкость. Мне приходилось сталкиваться со столькими засранцами, что иногда я больше кажусь себе проктологом, чем оперативным сотрудником. Но вы не засранец… я вижу.
— Так вы мне верите?
Большую часть пути Томас вкратце излагал то, что уже рассказывал Сэм: о занятиях Скита в Принстоне, о споре… и, конечно, о Норе… Атта все время глядела на дорогу, только изредка бросая взгляд на Томаса — давая понять, что слушает. В противном случае он чувствовал бы себя так, словно отстаивал достоинства воды перед камнем.
— Думается мне, это самая правдоподобная интерпретация безумия, которую я слышала. Поймите меня правильно. Я считаю, что всякие там «семантические апокалипсисы» чушь, и не более. Но весь вопрос в том, верит ли в это Кэссиди.
— Вы могли бы стать хорошим психологом, агент Атта.
Атта от души улыбнулась.
— В моей компании мужчины частенько начинают дрожать, — язвительно произнесла она.
Толкнув дверцу плечом, она добавила:
— Ну а теперь поглядим, какой из вас детектив, профессор.
В ее поведении была некоторая снисходительность, но Томас решил, что Шелли Атта ему нравится. Она излучала уверенность, то есть именно то, в чем, учитывая все случившееся, он так отчаянно нуждался. Поэтому он даже не придал особого значения тому, что собирается помочь властям обыскать… собственный дом.
Мог ли его день стать еще более кошмарным?
— Томми! — услышал он чей-то крик, идя через лужайку.
Миа. Томас увидел, что тот стоит на крыльце, облокотившись на перила. Рипли и Фрэнки прижались к нему с обеих сторон; Рипли была уже достаточно высокой для того, чтобы стоять в той же позе, что и Миа, Фрэнки же только цеплялся за кованые железные прутья со смирением осужденного. Оба выглядели до смерти напуганными.
Проигнорировав сердитый оклик агента Атты, он рысцой припустил к ним, стараясь выглядеть не ошеломленным, а скорее послушным и кротким. То, что никто из них не вымолвил ни слова, заставило его сердце забиться чаще.
— Ну, и что же у нас на ужин? — запинаясь, спросил он.
— Тебя чего — заарестовали? — спросил Фрэнки, изумленно раскрыв глаза. Его лицо казалось немыслимо круглым в мерцающем свете мигалок — и беззащитным, таким беззащитным.
— Но он же не в наручниках, — сказала Рипли, по-сестрински журя брата, хотя интонации у нее были такие же вымученные, как у Томаса. — Я же говорила — наручники на него не наденут.
Словно в подтверждение этого Томас потрепал обоих за щеки. Он приложил все усилия, чтобы фыркнуть и усмехнуться.
— Волнительная сценка, правда? — спросил он, кивая через плечо. На Миа он старался не смотреть.
— У них пистолеты, — сказал Фрэнки.
— Но они ведь не будут стрелять в Бара? — выпалила Рипли.
— Они хорошие ребята, — объяснил Томас.
Он почувствовал, что его отцовский инстинкт сердито восстает против происходящего, что в нем свербит безотлагательная потребность защитить, отвлечь, приободрить. От отца требовалось быть каменной стеной, бастионом, ограждающим от вторжений извне, а он… он кормил своих детей какими-то побасенками и неуклюжими извинениями.