Томас вскочил с кресла и крикнул:
— Вы что, черт подери, надо мной издеваетесь?!
Верх черепной коробки женщины был спилен. Меленькие иголки и проводки ощетинились над бугром мозговой ткани. Лобные доли поблескивали в свете лампы.
— Спокойнее, мистер Байбл, — сказала агент Атта.
Томас изо всех сил стиснул голову, дергая себя за волосы.
— Да вы, к чертям собачьим, понимаете, что я могу в суд на вас подать за то, что вы показываете мне это… это… Что это вообще, черт возьми, такое?
— Это переслали по почте из Квантико, Виргиния, позавчера.
— Ах, так это ваша чертова почта? Да? Так вы что, состоите в клубе «Изнасилование месяца» или как?
— Насколько мы можем судить, — нерешительно произнесла Шелли Атта, — женщина на видео не подверглась сексуальному насилию.
— Ты свободна, — прокаркал голос из океанских глубин. — Тебе это известно? Ты можешь уйти в любой момент, когда пожелаешь.
Томас щелкнул клавишей «пауза». Изображение женщины, закусившей нижнюю губу, застыло на экране. Томас отвернулся, и его взгляд заметался по клаустрофобически тесному кабинету. Казалось, воздух перенасыщен испарениями. От кого-то разило квашеной капустой.
— Скажите, — произнесла вторая женщина, Саманта, — вам известно местонахождение…
— Нет, — прервал ее Томас, — ничего я вам не скажу, пока вы не объясните мне, кто это и что это. Я, между прочим, психолог. Тактика неформального допроса мне знакома, и я отказываюсь помогать вам до тех пор, пока вы не прекратите играть в игрушки и не объясните, что это за чертовщина.
Агент Атта хмуро посмотрела на него. Агент Джерард безучастно взирал на застывшую на экране картинку.
— Я расскажу, что нам известно, — сказала Саманта Логан. — Согласно биометрическим данным, женщина, которую вы видите, Синтия Повски, или Сладенькая, порностарлетка из Эскондидо, Калифорния, которая по отчетам весь последний месяц считалась пропавшей без вести. Наши аналитики уверяют, что съемка реальная, а нейрохирурги, с которыми мы консультировались, настаивают на том, что изображенный уровень… манипулирования вполне возможен. То, чему вы были свидетелем, профессор Байбл, — реальность. Как ни странно это прозвучит, но кто-то похищает людей и насилует их мозг.
— Людей? — переспросил Томас, в ушах у него шумело. — Вы хотите сказать, что эта женщина не первая?
Агент Логан кивнула.
И вдруг Томас понял.
— Вы ищете нейрохирурга…
Он вспомнил о прошлой ночи.
— Как выяснилось при расследовании, — сказала Шелли Атта, — в Принстоне вы жили в одной комнате с Нейлом Кэссиди.
— Да, все правильно… Так, вы думаете, это сделал Нейл?
— Мы почти уверены в этом…
Томас замахал руками, словно отгоняя некую силу, с которой его личный мир не мог справиться.
— Нет. Нет! Послушайте, вы не знаете Нейла. Просто немыслимо, чтобы он пошел на такое. Немыслимо.
Перед его внутренним взглядом предстал Нейл, сияя белоснежной, как в рекламе, улыбкой.
— А почему вы так уверены, профессор? — спросила агент Логан.
— Потому что Нейл психически здоров. Когда я чувствую, что начинаю сходить с ума и не могу отличить черное от белого, я звоню Нейлу… именно как психически здоровому человеку. Кто бы это ни делал, он явно пережил психическую травму. Статистически шансы на то, что нечто подобное произойдет с мужчиной моего возраста, почти равны нулю.
— Значит, вы поддерживаете с Нейлом близкие отношения? — спросил агент Джерард.
Томас молча кивнул.
— Насколько близкие? — спросила агент Атта.
— Дружеские… А какое, собственно, ваше дело?
Томас сделал паузу и постарался взять себя в руки — а там пусть эти федералы нащупывают его уязвимые места.
«Мысли трезво, — напомнил он себе. — Мысли ясно».
Но судорожно извивающееся тело Синтии Повски стояло перед глазами. Казалось, он все еще слышит ее стоны. Он даже чувствовал запах ее пота.
— Послушайте, — продолжал он, уже успокоившись. — Ваш главный подозреваемый — мой очень близкий друг. И знаете что? Если бы речь шла о ком-то, с кем я незнаком, — скажем, о главном нейрохирурге больницы Джона Хопкинса, — я, вероятно, с гораздо большим желанием стал бы играть в ваши игры. Но я в курсе, как все это делается. Вы что-то разнюхиваете. Это может быть общая или какая-то особая информация. Суть в том, что я не знаю, что именно вы разнюхиваете, а отсюда следует, что я не могу понять, помогаю ли своему приятелю или топлю его.
— Вы не доверяете нам? — спросила агент Логан.
— Вы шутите?
— Мы хорошие, профессор Байбл, — сказала агент Атта.
— Конечно хорошие… Имеете ли вы хоть малейшее представление о том, как рассуждают плохие? Это ужасно. Добавьте к этому противоречивые интересы, обычно порождаемые такими иерархическими структурами, как ФБР, где решения, принимаемые в интересах карьеры, частенько противоречат решениям, принимаемым в интересах истины. Добавьте к этому экстренную отмену конституционных положений, гарантирующих должное судебное разбирательство…
— Было бы глупо доверять нам, — устало и с неудовольствием произнесла Атта. — Неразумно.
— Совершенно верно, — ровным голосом откликнулся Томас — Можно даже было бы сказать — ненормально.
17 августа, 9.38
Не считая двух молодых девушек с проколотыми веками и бровями, в вагоне никого не было. Когда они заметили, что он с недоумением и насмешкой наблюдает за ними, Томас отвел взгляд. И стал внимательно смотреть на извечный Гудзон, стараясь отогнать снедавший его страх.
«Возможно, когда погибнет следующая…» — сказала агент Атта, прежде чем выйти из кабинета.
Томас хотел было тут же позвонить Нейлу, предупредить, расспросить и всякое такое, но остановился, уже готовясь набрать номер. Он понял, что ему нужно встретиться с Нейлом. Нужно увидеть его реакцию.
«Возможно, когда погибнет следующая…»
Странно, как многое, что само по себе очевидно, ускользает от людей под давлением обстоятельств. Сколько неувиденного было бы увидено, сколько понято непонятого. В кабинете Томас вел себя слишком эмоционально и упустил нечто, взывавшее о бережном и тщательном рассмотрении. Но как можно было сохранить ясность мысли после просмотра этого… этого нейропорно?
Кроме того, Нейл был его самым близким другом. Даже ближе, чем брат Томаса, Чарли.
Это была какая-то ошибка.
И все же что-то во взгляде агента Атты не давало ему покоя.
«Никто», — говорили ее глаза.
Никто из родных и близких не осмелился бы утверждать, что их приятель/сын/муж мог вытворять такое. И она была права. Обычно одни судят себя по своим намерениям, другие — по результатам. Исследование за исследованием подтверждало, что люди считают себя более милосердными, более сострадательными, более добросовестными, чем другие, не потому, что они на самом деле таковы, — как могли они стать таковыми, будучи не лучше и не хуже других? — но потому, что хотели быть такими и почти полностью закрывали глаза на тот факт, что и другим хочется того же самого. Намерения приобретали небывалый вес, когда доходило до самооценки, и уж никак не шли в счет, когда доходило до оценки других. Как выяснилось, единственное исключение составляют влюбленные.