– По крайней мере, крейсер теперь утопить практически невозможно, – согласно кивнул старпом, наконец пришедший в себя и осознавший, что ничего особо трагического в жизни не произошло, даже напротив. В меру своей информированности он догадывался, что как никогда близкая война вполне может отодвинуться в разряд недостоверных вариантов. А то, что ценой мира является национальное унижение – так при здравом размышлении это, пожалуй, и неплохо. Если бы в далёком тысяча девятьсот четырнадцатом году кто-то из коронованных особ или демократически избранных президентов и премьеров «великих держав», хоть Пуанкаре, хоть русский царь вдруг отважился, «теряя лицо», бросить на стол карты рубашкой вверх – «Я пас, господа!», мир, пожалуй, выглядел бы сейчас совсем иначе.
Но это капитулировавшие англичане могли позволить себе такие размышления, а победителям нужно было действовать, стремительно и безошибочно.
Раньше, чем Уваров сообразил, как поступить, Анастасия уже щёлкнула крышкой своего портсигара. Слава богу, блок-универсалы питаются энергией неизвестного типа и происхождения, к «направленному движению электронов» отношения не имеющей. Снова валькирии получили над противником многократное качественное преимущество.
– Маша, ты меня слышишь?
– Слышу, – ответ пришёл с таким запозданием, что у Вельяминовой нехорошим предчувствием сжало глотку. – Только нам пришлось на две палубы вниз сбежать и люки за собой задраить, вот и молчала…
«Нам» – это хорошо, это значит, всё в порядке, но следующие же слова Марии разрушили впечатление мнимого благополучия.
– Нас внезапно атаковали, парни почти наверняка убиты. Я с пленным и важным трофеем иду в вашу сторону.
– Где идёшь, объясни, – Анастасия сунула блок-универсал Бекетову: – Слушай, что она говорить будет, я на корабле плохо ориентируюсь…
Юрий сначала не понял, для чего слушать и отвечать ему, если с девушкой Николай и Егор, умеющие ходить по трюмам и отсекам даже в полной темноте, но с первых слов Марии до него дошло. Накрыло отчаяние, и безнадёжность, и злость… Люди попроще в таких случаях начинают бессмысленно твердить: «Нет, этого не может быть, ведь только что…» Бекетов только дёрнул щекой.
– У вас там тоже свет вырубился?
– Да, сразу стало темно, как… И фонарь сдох. Почему это? Но я уже подсветку блока включила, прилично видно…
– Где вы шли, как? И кто с тобой?
– Мой пленный, инженер из научной группы. Говорит, что мы несём с собой главное, ради чего крейсер перестроен и вся операция затеяна…
Примерно сообразив, где находится девушка, Юрий велел ей оставаться на месте, «осмотреться в отсеках», задраить все входы и выходы, какие увидит, и ждать. Открывать только по сигналу. Штабс-капитан понятия не имел, что за штуку он держит в руках и как она устроена. Достаточно, что обеспечивает устойчивую связь без электричества через все стальные экраны.
– Я пошёл, – сказал он Уварову тоном, не предполагающим возражений. – Кто со мной?
Валерию страшно не хотелось принимать именно такое решение, но выхода не было и исходя из целесообразности, и по понятиям чести.
– Вот Настя и пойдёт. С ней Кристина…
Эти две валькирии ничем были не лучше и не хуже Марины с Ингой, но те уже выполняли каждая свою задачу, а эти – рядом и свободны. Кроме того, он просто не мог оставить любимую девушку в сравнительной безопасности, послав на явный риск другую. На фронте так не делается, тем более мудрая заповедь незримо вырублена на виртуальном граните скрижалей: «Ни на что не напрашивайся, и ни от чего не отказывайся». Никто не может угадать, что, где и с кем может случиться в любую секунду. Было как-то, сам видел – свист падающей бомбы, вспышка, грохот, и от бетонного бункера с сидящим в нём взводом осталась только гигантская воняющая тротилом воронка, а солдату в окопе, в нескольких шагах, ничем не прикрытому, только барабанные перепонки порвало и об стенку приложило…
Единственное, что он шепнул Насте:
– Ты там поосторожнее давай.
А вслух скомандовал, как и положено:
– Поручик Вельяминова. Доставить сюда пленного и трофей. С вами подпоручик Вирен и штабс-капитан Бекетов. Вы старшая. В бой без крайней необходимости не вступать. Задание понятно?
Картина, увиденная Эвансом в батарейной палубе перед крюйт-камерой, произвела на него достаточно сильное впечатление. Слишком она выходила за пределы опыта кабинетного чиновника, хоть и в адмиральском чине. Лужи густеющей крови, буро-серые потёки на переборках, разорванные человеческие тела и, главное, запахи. Убитые с помощью малокалиберного автоматического оружия выглядят гораздо эстетичнее. Но воля и выдержка у разведчика были, не откажешь. Несколько раз сглотнув, он подавил спазмы пищевода, остался только отвратительный медный вкус во рту.
– Да, гранатами поработали, – констатировал Шурлапов, подбирая с палубы автомат «Стерлинг» и нацепляя поверх куртки снятый с лежащего ничком сержанта без головы брезентовый пояс с запасными магазинами.
– Да тут и живые есть, – наконец заметил среди трупов уцелевших матросов и пехотинцев напарник Юджина, тоже вооружаясь. Испачкался в крови и стал, матерясь, вытирать руки о штаны соседнего трупа. Третий волонтёр, из слабонервных или никогда не воевавший и не занимавшийся «мокрыми» делами, кое-как добрался до фальшборта и громко, давясь и отплёвываясь, травил за борт.
Эванс тоже достал пистолет. Случившееся никак не входило в его расчёты. Если целый взвод уничтожен здесь, то сколько шансов у него против чересчур умелого врага? Никак не похожего на тех «волонтёров», что вербовались «для работы на плантациях и приисках». Он просмотрел личные дела каждого, работа такая. Бывших военнослужащих среди них хватало, но далеко не такого уровня подготовки. Так то ведь только по их словам.
Он тоже всё больше склонялся к мысли, что операция оказалась жертвой давно и тщательно спланированной контригры русских. Полсотни внедрённых в ряды волонтёров спецназовцев, эскадра или две крейсеров, высланная на перехват отряда, слишком своевременное появление воздушных разведчиков, этот якобы гражданский пароход, не позволивший себя захватить специально подготовленной штурмовой группе на катерах.
Эванс не замечал, что уже потерял нить рассуждений и контроль за логикой происходящего, путает причины и следствия, собственные действия и намерения приписывает противнику и наоборот. В таком состоянии разведчик уже не в состоянии рассчитывать на успех.
Русский нагнулся к лейтенанту морской пехоты, пристёгнутому браслетом наручников к стальной скобе борта. У него были перевязаны голова и рука до локтя, и, похоже, офицер был контужен, судя по тому, что молча смотрел чересчур пристальным взглядом на своих вроде бы спасителей. А ему бы полагалось вести себя совсем иначе.
С остальными ранеными заниматься было просто некому. Шурлапов демонстративно закурил, с крайне неприятной интонацией и гримасой принялся напевать блатное: «Воровка никогда не станет прачкой, и урку не заставишь спину гнуть. Грязной тачкой руки пачкать…», явно давая Эвансу понять, что и в санитары он тоже не подписывался.