Чекменёв, вообще человек крайне владеющий собой, даже с Катранджи, Ибрагим-беком и Уваровым с его девицами умевший говорить столь же вежливо и деликатно, как Воланд с клиентурой, не выдержал. Очевидно, упоминания о международных организациях ему и в этой реальности надоели до крайнего предела. Уж лучше, правда, с графом Уваровым разбираться…
– А вы не пробовали – наплевать? – с крайним трудом сдерживаясь и напоминая уже не автора книги «50 лет в строю», а подполковника Рощина из трёхсерийной версии фильма (1957 г.) в момент его застольного разговора с Лёвой Задовым в поезде, едва сдерживая раздражение, спросил Игорь Викторович.
– Как – наплевать?
– Да очень просто – слюнями. Вам продемонстрировать?
Он даже сделал намекающее движение щеками и губами.
– Вот представьте – кого вы там для себя самым главным считаете – Генсека ООН или Президента США – вдруг этот заявляет вам (именно с такой форсировкой интонации генерал выделил это слово), что вы не вправе использовать на своей территории с этой же территории пришедшие войска, не можете обменивать свои русские рубли на русские же, но золотой чеканки, выпущенные в том же самом от Рождества Христова году, из золота, добытого на тех же самых, русских месторождениях… Не дозволено вам (он снова подчеркнул) торговать своей собственной нефтью и газом с теми, кому вам хочется и по назначенным вами ценам. Нет уж, простите, – Чекменёв из графинчика Президента налил себе и ему, дождался, когда визави опрокинет рюмку, после чего медленно, с явным удовольствием выцедил свою.
– Нет, это вы меня простите! – с неожиданной, возможно, подогретой прогулкой и полутора сотнями граммов «Особой очищенной» ажитацией вскинулся Президент. – Да вы себе представляете, что после этого начнётся в мире?
– Мне кажется, ничего особенного, – неожиданно мягким голосом ответил генерал, снова беря с края пепельницы свою сигару. – Это вы всё сами себе придумали. Вроде того чудовища, что обязательно приходит по ночам в палатки младшей группы кадетского корпуса и непременно съедает, с особым цинизмом тех, кто не укрылся с головой одеялом. А ведь на самом-то деле… Милейший Георгий Адрианович, ни хрена они вам сделать не могут, даже пальчиком погрозить осмелятся только в том случае, если не заметят в ваших глазах того блеска, что присутствовал в глазах Никиты Сергеевича накануне Кубинского кризиса… [94]
– Вы и о Хрущёве знаете? – совсем уже нелепо удивился Президент.
– А вы о Катоне Старшем, Аларихе, Карле Великом, Наполеоне, Бисмарке, Соломоне Рубашевиче и генерале Поволоцком знаете? Откуда?
– Последние два – кто?
– Ну вот, – облегчённо вздохнул генерал, – кое-чего и вы не знаете. Это слегка утешает. Первый – первый Президент Израиля, подписавший с Россией договор о дружбе, сотрудничестве и взаимном гражданстве. Второй – израильский Главком, бывший генерал-лейтенант Российской армии, Герой России, жесточайшим образом в Шестидневной войне разгромивший коалицию арабских государств в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Куда там Наполеону при Аустерлице…
– Вот странно. И у нас была Шестидневная война. Только на двадцать лет позже, командовал войсками Моше Дайян, и евреи были геостратегическими противниками СССР…
– Как интересно, – деланно удивился Чекменёв. – Значит, вы с ними с самого начала не так обращались. Это, знаете, как с девушкой. Она, может, в душе уже была согласна, а вы слишком рано её руками хватать начали. Или похвастались раньше времени тем, что ещё не случилось…
Разговор Президент с Чекменёвым продолжили уже в машине, доставившей их в Кремль, в помещения генерала, которые он занимал, исполняя обязанности по линии государственной безопасности. Для других должностей имелись другие резиденции, с иным штатом и иным, само собой, статусом.
Президенту стало не по себе, когда простенький, отнюдь не представительского класса «Руссо-Балт» «Двина» на секунду всего притормозил перед Спасскими воротами. Ворота выглядели несколько иначе, чем в его время. Они оставались такими же массивными и способными выдержать удары не только средневековых таранов, но и техники посовременнее, однако при этом выглядели, ну, более рабочими, что ли. Видно было, что открывались они по многу раз в день и, так сказать, без церемониала. Игорь Викторович, подъезжая, коротко нажал кнопку сигнала, часовой за окном караульного помещения его узнал, и полотнища мягко начали распахиваться, не вызвав этим ни малейшего любопытства у многочисленной публики, прогуливавшейся или просто спешащей по своим делам через площадь. Редкие парадные выезды автомобильных кортежей через эти же ворота в другой Москве вызывали гораздо больший интерес.
– А что, если бы за рулём сидели не вы, а хорошо загримированный под вас человек? – спросил Президент, не в силах подавить профессиональной заинтересованности.
– Не считайте нас такими уж профанами в охранном деле, – усмехнулся Чекменёв. – Эта машина с другим человеком просто вообще никуда бы не поехала, а попытка занять моё место окончилась бы для экспериментатора весьма печально. Меня вот гораздо больше забавляет ваша страсть кататься на автомобилях размером с товарный вагон, причём в сопровождении двух десятков таких же. А рискнули бы проехаться отсюда до своей загородной дачи верхом, в сопровождении лишь ординарца?
Уловил краем глаза гримасу на лице Президента, снова слегка хмыкнул.
– А Государь проделывает это довольно часто. И по вечерам иногда любит пешком по Бульварному кольцу пройтись… Возвращаясь из театра, например. И это при полном отсутствии в стране демократии…
Президент решил не поддаваться на провокации, то есть просто промолчал, про себя подумав, однако, что эта Россия – действительно совсем другая страна, если Первое лицо совсем не озабочено поддержанием той своеобразной формы авторитета, сложившейся, кажется, где-то в двадцатые годы. Ленин, по слухам, тоже среди народных масс не брезговал появляться, пока с пулями Каплан не встретился…
О том, что способность гулять по Бульварам или ездить верхом, без охраны, сквозь подмосковные леса, требует, скорее всего, каких-то особых черт характера и личности, он задумываться не стал.